Странно, правда?
Данила отшутился:
— Ничего странного. Из нас троих только Анхель ни в чем не сомневается. У тебя, Андрей, хоть объяснения есть!
Я испытал чувство, которое сложно описать словами. Что-то сродни отчаянию или бессилию.
— Но такое количество людей, — еле слышно прошептал я. — Они ведь все...
— И еще десяток объяснений, — с искренним сожалением ответил Андрей. — Взаимная индукция, внушение, конфабуляции на фоне реактивного состояния, массовая галлюцинация... Вот...
Он показал в последнюю графу своей таблицы.
— Данила... — я растерянно посмотрел на своего друга, словно ожидая от него какой-то реакции, сам не понимая какой.
Он пожал плечами и отвел глаза.
— В конце концов, это же не меняет сути, — сказал Данила. — Я верю в то, что мы делаем, а не в то, что с нами происходит. Даже если мы спим или галлюцинируем. Какая разница? Вот ты, Андрей, ты помогаешь людям, которые больны шизофренией. То, что с ними происходит, ты классифицируешь как безумие. Но ты же не споришь с ними. Ты просто пытаешься им помочь, «допуская», что они правы. Это как некая презумпция, насколько я понимаю. Без этого у тебя ничего не получилось бы.
— Да, — согласился Андрей. — Человек страдает и нуждается в помощи. Какая разница, насколько достоверны его рассказы? В психиатрии есть теории, которые утверждают, что сумасшедший — не сумасшедший, а особенный человек, который воспринимает реальность, недоступную обычному сознанию. Пытаясь объяснить ее «нормальной» частью своего сознания, он сталкивается с парадоксами и переживает душевное страдание. Хорошая теория. Но как ее использовать для лечения?.. Никак.
— Но ты же не считаешь нас, — я посмотрел на Данилу, — меня сумасшедшим...
— Нет, ни тебя, Анхель, ни Данилу. Честное слово! Просто я не могу относиться к вашим историям как к факту реальности. Моя картина мира не позволяет. Моя «точка сборки». И еще мои знания. Ведь я понимаю, сколь безграничны возможности нашего мозга. Он никогда не перестанет нас удивлять. Впрочем, как и морочить нам голову.
Но Данила прав, это не меняет сути. Я понимаю, как много значат эти Скрижали. И какая разница, как они нам явлены? Святыми, инопланетянами или «в бреду»? Истина от этого не становится менее истинной. А то, что наука не объясняет всего, это очевидно. Слишком много вопросов, на которые ученые не могут и никогда не смогут ответить.
— Анхель, пожалуйста, не расстраивайся так, — попросил меня Данила. — Ты же удивляешься этим схемам, таблицам. Тебе кажется странным, что Андрей видит в наших книгах ребус, логическую задачку. Но для него это нормально. А мне ведь и мистика непонятна, и наука кажется странным занятием. Но я понимаю, что есть люди, которые нуждаются в помощи. И я знаю, что скрижали помогут многим.
Да, Данила прав. И Андрей прав. И я прав. Мы просто смотрим на мир по-разному. Для Андрея — это непаханое наукой поле. Для Данилы — это отношения между людьми. Отношения, в которых почему-то, против всякого здравого смысла, нет гармонии и любви. А для меня это борьба Света и Тьмы, причем реальных. Светлые и темные духи... Как учил меня дед.
Легче всего мне было разгадать смысл четвертой Скрижали, — говорил Андрей, выставляя на стол печенье, орехи и цукаты. — Чего меньше всего у человека, страдающего параноидным расстройством?
— Вопрос не по окладу, — пошутил Данила.
Эту «прибаутку» он принес из армии. Она означает, что задаваемый вопрос должен быть адресован вышестоящему командованию. В широком смысле — спрашивайте у тех, кто это знает и кто за это отвечает.
— Человек, страдающий параноидным расстройством, не доверяет окружающему миру, — объяснил Андрей. — Абсолютно. Вообще — ничему и никому. Мир кажется ему враждебным. А все происходящее кажется ему «заговором» — за этим человеком следят, его мысли прослушивают, против него замышляют что-то ужасное...
Андрей продолжал рассказывать об основных проявлениях этой болезни, а я словно перелистывал в своем сознании страницы Митиного дневника.
«День первый. О том, что за мной установлена слежка, я начал догадываться три дня назад. События последующих двух дней подтвердили мои самые худшие предположения. Я пытался установить систему. Мне нужно было понять, чем агенты, приставленные ко мне, могут выдать себя. Я перебирал сотни вариантов. Шел по улицам, приглядывался, прислушивался.
Агенты переговариваются у меня за спиной — в транспорте, на улицах, в офисе моей конторы. Я слышу, что они говорят обо мне. Я оборачиваюсь и смотрю на них, но они тут же делают вид, что говорят о совершенно посторонних вещах — о погоде, о покупках, о своих родственниках.
День второй. Сегодня самый ужасный день моей жизни. Пытаюсь все записывать подробно, чтобы не сбиться и ничего не упустить. С утра мама заглянула ко мне в комнату:
— Митя, что ты будешь на завтрак?
Я сразу понял, что и ее завербовали. Они зомбируют всех, с кем я могу хоть как-то войти в контакт. Конечно, они должны были сделать это и с моей матерью.
Я вышел в кухню и пригляделся к тому, как она нарезает хлеб. Нож в ее руке ходил не как обычно. Обычно мама режет хлеб по верхней поверхности, как будто распиливает бревно на козлах. А эта женщина резала хлеб с краю, по боковой поверхности.
Черт! Они не стали ее вербовать, они просто ее украли и подменили агентом! Как ужасно осознавать, что так могли обойтись с твоей матерью...
День третий. Ну все. Попался. Кончено. Столько агентов. Они и милиционеров завербовали. А вот теперь врачей из себя изображают. Понятно, они хотят меня перепрограммировать. Так они поступают со всеми, у кого нет души.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32