Она посмотрела на меня, как смотрела на Дэниела — ласково, но чуть раздраженно.
— Так я им сказала, и они мне поверили. В голосе этого типа даже проскользнуло облегчение. Думаю, один билет до Сиэтла исчерпал их бюджет. Когда я сказала ему, что папа был депрессивным алкоголиком, он сказал: «Сожалею, мэм. Больше мы беспокоить вас не будем». Так что ты снят с крючка. И больше не подозреваемый. Подозреваемых вообще нет. Они называли это самонанесенным пулевым ранением.
Я должен был бы почувствовать неизмеримое облегчение, но не почувствовал. Наоборот, мне стало ясно, что я надеялся, что полиция придет меня арестовать, как надеялся, что Люси будет являться мне. И они одинаково меня обманули. Мне придется и дальше с трудом перебиваться, как все последние дни в засасывающей спирали алкоголя, безделья и отчаяния без малейшего просвета впереди.
Когда тропа вывела нас из кустарника, ветер в первый раз дал о себе знать. И пока мы поднимались по ступенькам на террасу маленькой часовни, название которой мне не удавалось вспомнить (какая-то Нотр-Дам), начали закручиваться легкие вихри поземки. Я поставил Дэниела на ноги и принялся лепить с ним снеговика, а Клер оперлась о парапет и любовалась видом.
— Кто это? — спросила она.
Я прижал к нашей фигурке еще горсть сухого снежного порошка и втирал его, чтобы он не отвалился.
— Кто?
— Вот та женщина.
Я выпрямился и посмотрел:
— Я никого не вижу.
— Вон там, на тропе. Стоит и смотрит на нас.
Я посмотрел туда, куда указывала рука Клер. Там никого не было.
— Просто кто-то из местных, — сказал я небрежно. — Это самый короткий путь в деревню. Шоссе, наверное, обледенело. Здесь ведь снега почти никогда не бывает, и уж если он выпадет, все сразу затормаживается.
Я понял, что лепечу бессмысленные объяснения, и обернулся к Дэниелу помочь ему завершить наше творение, воткнув две веточки взамен рук и два камешка в качестве глаз.
Наш обед в честь Дня Благодарения оказался на редкость удачным. Начали с морских ежей, которых я купил накануне. Клер вначале отнеслась с подозрением к ярко-оранжевой мякоти, смахивающей на какой-то экзотический фрукт, но вскоре была покорена. Дэниел выплюнул первую же пробную ложку, зато колючие панцири ему понравились как игрушки, и уж тем более когда он укололся до крови и получил разрешение мстить им, растаптывая на кухонном полу каждую половинку панциря, как только Клер или я выскребали ее содержимое.
Затем индейка с картофельным пюре и подливкой обрадовала своей привычностью, а к тому времени, когда мы проработали сыры и вишни мадам Алье с ложкой cr?me fra?che, не говоря уж о паре бутылок из погреба моего отца, всех троих сморила приятная дремота. Клер уложила Дэниела на раскладушку, которую я поставил для него в ее спальне, а потом вернулась в кухню, где я подбросил в плиту еще одно полено.
— Послушай, — сказала она, — я вот думала…
— Да?
— Ну, я бы хотела попросить тебя об одолжении. Только не думай, что я приехала из-за этого, и вообще. Собственно говоря, мне только сейчас это пришло в голову. Увидела, как ты ладишь с Дэниелом, вот я и подумала…
— Так что?
— Ну, ты помнишь, я вчера вечером рассказывала, как мы были в Париже? Только я тебе не сказала, что познакомилась там кое с кем.
Я поглядел на нее с искренним удивлением:
— Да? Молодец.
— Его зовут Жан-Клод. Работает по маркетингу французских сыров в Америке, примерно как мама с вашингтонскими яблоками. Неплохо говорит по-английски, ну просто с обаятельным акцентом, совсем как у Жака Кусто. Миллион раз бывал в Штатах и любит Америку.
— И американцев.
Она залилась краской.
— И сколько ему лет?
— Года на два старше меня.
— Женат?
— Ну, перестань изображать суррогатного папочку! А вообще — нет.
— И где вы познакомились?
— В клубе.
— С Дэниелом?
— Ну конечно, нет. В отеле, где мы остановились, была служба дежурства при ребенке, ну, я и воспользовалась. Такая милая негритянка. Она разговаривала с Дэниелом по-французски, а он отвечал на своей версии английского. Они отлично поладили, так что я распушила перышки и отправилась погулять.
Я налил нам обоим еще вина. Клер закурила сигарету и предложила мне. Я тоже закурил.
— С тех пор как Джефф меня бросил, я чувствовала себя очень скверно, какой-то отверженной. Сказать правду, я уже почти смирилась с тем, что больше мне уже никогда ни с кем не спать. Пока не появился Жан-Клод.
— Завязать роман с трехлетним ребенком на буксире очень не просто.
— Мне можешь этого не говорить.
— Жан-Клод знает про Дэниела?
Она просияла:
— Да. И он ему страшно нравится. Мы даже один раз сходили в парк втроем. Но провести вместе ночь мы не могли, и это было очень тяжело. Нам просто хотелось побыть одним, ты понимаешь?
Я кивнул.
— Как ты и мама, когда вы только познакомились, — добавила Клер не без многозначительности.
— Так что теперь тебе хотелось бы вернуться в Париж, а Дэниела оставить у меня, так?
— Только на субботу с воскресеньем. К горшку он приучен и особых хлопот не потребует. Просто надо, чтобы кто-то за ним присматривал, и все. Но если, по-твоему, тебе будет слишком трудно, я пойму.
— А он не истоскуется без тебя?
— Ну, минут десять будет капризничать, а потом полностью про меня забудет. А я, если не сделаю этого или чего-то такого, то, наверное, свихнусь. И каково ему придется со свихнутой матерью?
— Веский довод. Ну хорошо, когда ты хочешь уехать?
— Ты согласен?
— Поезда в Марсель идут каждый час. Там сядешь в самолет и будешь в Париже во мгновение ока. Хочешь уехать сегодня?
— Нет-нет. Завтра будет в самый раз. У-у-у! Спасибо тебе преогромное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39