Это было нечто большее чем колокольный звон, это был тихий и спокойный голос моей души. Все, что нас окружало сейчас, было настолько для них всех естественно, они всегда должны жить именно таким образом – прячась, что я с трудом представлял другие места, где мне приходилось с ними бывать. Народ спал, а я ходил вокруг дома и злился, что они спят. Я был зверски голоден – где мои завтраки в Онондаге, где газетенка, которую я любил прочитывать за завтраком, где моя белая ванна с горячей водой? Можно подумать, я жил в таких отелях всю свою жизнь. Я поднялся на крыльцо и заглянул в комнату. На деревянном столе стояли счеты мистера Бермана и «горячий» телефон, прилаживаемый Ирвингом, рядом – деревянный стул с высокой спинкой и, временно на полу, несгораемый сейф мистера Шульца. Сейф показался мне центром того сдвига в пространстве, который произошел за минувшие сутки. Я думал о нем не только, как о хранилище наличных босса, но и о как секретном ящике мистера Аббадаббы Бермана, в котором тот держал свой мир чисел.
Ирвинг заметил мое присутствие и загрузил работой. Я должен был подмести пол и обойти все здание вокруг и протереть все стекла, чтобы через них было видно окрестности. На кухне я наломал дров и веток для плиты, от запаха внутри, так и невыветренного, мой нежный нос искривился. Потом я слетал в магазин за милю от этого дома и прикупил бумажных тарелок, мне стало весело, я был погружен в дикую природу, как бойскаут. Ирвинг и Микки на машине куда-то уехали, командиром надо мной остался Лулу – он приказал мне рыть яму позади дома под туалет. За домом вообще-то стояло какое-то строение непонятного предназначения, но для Лулу это почему-то было неприемлемым, поэтому мне пришлось взять лопату и на ровном месте среди деревьев приступить к сниманию дерна. Потом я углубился в мягкий грунт, на ладонях появились мозоли и натертости. Когда первый лопнул, меня заменил один из новеньких. Я подумал, что пропустил через себя все возможные виды смерти, которые только могут быть для члена банды, но смерть в яме под экскременты меня явно миновала. И только когда Ирвинг вернулся и убежденно выстроил нечто крестовидное над ямой с дыркой посередине, я понял, как ценен физический труд, да и вообще любой, если продукт сделан на славу, с умом и изяществом. Туалет стал туалетом. А Ирвинг, конечно, самый лучший из нас, прямо-таки пример отношения к делу.
Я умылся как можно тщательнее, сделал все возможное в таких условиях, оделся и к девяти часам уехал с мистером Берманом и Микки в Онондагу. Машину поставили прямо напротив суда – все пространство вокруг было занято. Превалировали модели «А» и «Т» и допотопные грузовики из глухомани ферм. Фермеры, и их жены, и их детишки, все как один блистали свежевыстиранными штанами, рубашками, платьями и платьицами. Соломенные шляпы закрывали вход в суд. Я заметил несколько юристов, идущих из отеля, впереди шествовала «шишка» из Нью-Йорка, за ним торжественный Дикси Дэвис, заглядывающий тому в глаза, пенсне болталось на ленточке, стояла разбитая по два-три человека толпа журналистов с блокнотами и ручками, торчащими из карманов, с утренними газетами, свернутыми в трубки и засунутыми под мышку, с маленькими пропусками для прессы, заткнутыми, как декоративные перышки, за ленты их шляп. Репортеров я изучил очень внимательно, надеясь отыскать среди них одного-двух из «Миррор»: может тот, что взбегает сейчас на ступени здания суда, или тот, в очках, или вон тот, спустивший галстук и обнаживший шею. Но о них никогда нельзя сказать что-либо – о себе они не пишут. Они – как бестелесные словесные образы присутствующие на описываемых ими картинках, образы можно представить, но только неточно. А вообще они, конечно, фокусники, и их трюки связаны со словами.
На приступке, возвышаясь над всеми, стояла группа фотографов. Они никого не фотографировали, просто смотрели на людей.
– А где мистер Шульц? – спросил я.
– А он уже в суде. Прошел туда еще полчаса назад, пока вся эта братия счастливо завтракала.
– Он знаменитость! – сказал я.
– В том-то вся и трагедия.., – ответил мистер Берман. Он достал пачку стодолларовых банкнот и отсчитал десять. – Когда будешь в Саратоге, не спускай с нее глаз. Плати за все, что она захочет. Она – баба себе на уме, а это может во что-нибудь вылиться. Там есть такой Брук-клаб. Это наша территория. Если будут проблемы, поговори с тамошним человеком. Ты понял?
– Да, – ответил я.
Он вручил мне тысячу долларов.
– Деньги эти не предназначены для того, чтобы ты на них делал ставки, – подчеркнул он, – Если захочешь там заработать пару долларов для себя… все равно каждое утро будешь мне звонить. Я кое-что знаю. Ты понял?
– Да.
Он дал мне клочок бумаги с секретным телефонным номером.
– Лошади или женщины по отдельности – это кошмар. А вместе они вообще убить могут. Но ты справишься с Саратогой, я верю в тебя.
Он откинулся в сиденье и прикурил сигарету. Я вышел из машины, взял свой чемоданчик и помахал ему рукой на прощанье. Думаю в этот момент я понял, каков истинный статус мистера Бермана, каковы его истинные возможности – они были ограничены машиной, он не мог пойти дальше машины, не мог выйти из нее, он не мог делать то, что хочет, не мог пойти туда, куда ему надо, и это делало его обыкновенным. Обыкновенный маленький человек, в сверхестественно яркой одежде и с постоянными сигаретами в зубах. Одежда и сигареты – вот две его слабости, которые он еще может себе позволить. Я обернулся и посмотрел на него: этот человек не может быть самим собой без Шульца, он был его правой или левой стороной, он был его слабое отражение, и зависел от босса только до той степени, до которой Шульц нуждался в нем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108