их недавно завезли в распределитель и продавали по спискам за двенадцать рублей. Закончив бритье, Волконицкий налил в пригоршню одеколона «Харлей» и с удовольствием растер лицо. Результат проявился незамедлительно: кожа обрела гладкость и упругость, появилась розоватость. Заметив маленький прыщик, он смочил ватку одеколоном и аккуратно надавил, тут же почувствовав жжение. Оно было приятным, и Волконицкий взял свежий клок ваты и, обильно смочив одеколоном, надавил сильнее.
Бросив вату в мусорную корзину, он заметил там марлю со следами крови, и его захлестнуло внезапное раздражение.
— Сука! Даже собственную грязь за собой убрать не можешь! Иди сюда, я что ли за тобой убирать должен? — крикнул он в полуоткрытую дверь.
Он выждал, но никто не отозвался, тогда он схватил мусорную корзину и ворвался в спальню. Почти не соображая от ярости, он замахнулся высыпать мусор прямо ей в лицо, но кровать была пуста, Ларисы в комнате не было.
«Сбежала гадина!» — догадался Волконицкий и растерянно поставил корзину на пол перед собой.
— Ты меня звал, Коленька? — сочувственно спросила незаметно вошедшая мать. — Иди завтракать, чайник уже вскипел, я свежего заварила и бутерброды намазала с ветчиной. С постной, как ты любишь.
— Куда Лариса сегодня летит? Она не говорила? — отводя глаза, спросил Волконицкий.
— В Мурманск, вечерним рейсом. Обещала Мишеньку в школу отправить, а сама ни свет, ни заря… Совсем от дома отбилась. Ох, пора бы ей эти разлеты бросить, пора! А то и до беды недалеко, — в который раз заворчала мать.
— Пора! — согласился Волконицкий. — Вот, пленум и митинг проведем, тогда я ею и займусь. Всерьез займусь — не таких перевоспитывали, похлеще нее обламывали! Так неужели с собственной женой не справлюсь?
3.4 Смело мы в бой пойдем… за социалистические идеалы!
Он сел на заднее сиденье, а не впереди, как обычно, и, пока ехали в Смольный, заснул, даже не успев просмотреть заголовки на первой странице «Ленинградской правды».
— Приехали, Николай Владимирович, — деликатно напомнил водитель, и, выходя из машины, Волконицкий почувствовал бодрость и привычную собранность.
К себе в кабинет он вошел без десяти девять, когда до начала совещания еще оставалось больше часа. Поблагодарив секретаршу, подавшую крепкого чая, он велел никого не пускать, ни с кем не соединять и для надежности запереть приемную изнутри.
Прихлебывая горячий чай, он разложил на столе материалы к предстоящему совещанию. Оно обещало быть сложным и трудным — предстояло согласовать окончательный вариант выступления Гидаспова на общегородском митинге, который по замыслу Первого секретаря положит конец идеологическому наступлению демократов и вернет доверие людей к Обкому, повернет их лицом к партии.
Проще всего с лозунгами. Их список был давно готов и спущен в райкомы, а оттуда в первичные парторганизации. Если верить отчетам, лозунги уже давно нарисованы на кумачовых транспарантах и флагах, готовы списки ответственных и, утверждай — не утверждай — принципиальных изменений быть не может.
Волконицкий взял перечень лозунгов и решил на всякий случай еще раз пройтись по нему свежим взглядом. Текст был напечатан крупным, жирным шрифтом, каждая фраза отделялась от следующей тремя интервалами:
«Не дадим ударить перестройкой по коммунизму!»
«Нет антиленинизму!»
«Политбюро к отчету!»
«Нет, так не годится. Слишком резко и неопределенно. Кому должно отчитываться Политбюро — горлопанам в дырявых свитерах? Или инженерам с младшими научными сотрудниками?», — подумал Волконицкий и добавил: «…на внеочередном Пленуме ЦК КПСС!» Получилось серьезно и правильно:
«Политбюро к отчету на внеочередном Пленуме ЦК КПСС!»
«Да, если кто и может спросить с Политбюро, так только Пленум или Съезд. Так и в Уставе партии записано, это и есть демократический централизм в действии», — подумал Волконицкий и стал читать дальше:
«Хватит каяться, надо работать!»
«Михаил Сергеевич, пора вспомнить о партии!»
«Члены ЦК, где ваша большевикская позиция?»
Последний лозунг Волконицкому не понравился. Обдумав несколько вариантов, он решил убрать слово «большевикская», тем более, что возникло сомнение, правильно ли оно написано. Получилось намного лучше, с большим идейным наполнением, кратко и выразительно:
«Члены ЦК, где ваша позиция?»
«Если спросят, будет, что сказать, а остальное пусть другие решают», — подумал Волконицкий и отложил лозунги в тяжелую малиновую папку с золотым тиснением «Поручение Бюро Ленинградского ОК КПСС».
Следующим был список выступавших и толстая стопка согласованных и готовых к утверждению речей.
«Иван Никодимов, заместитель секретаря парткома объединения „Красное знамя“, инструктор Кировского райкома Чайковский, слесарь Николай Саргин с „Электросилы“, заведующий кафедрой научного коммунизма и диалектического материализма Лесотехнической академии Сухов…» — Волконицкий не раз слышал их выступления на различных мероприятиях. Это были проверенные, не раз испытанные ораторы, «золотые уста» партии и никаких сомнений в правильности их речей не было. Но последняя фамилия, вписанная от руки в самый конец списка, заставила задуматься.
"…Степашин Сергей Вадимович, майор, старший преподаватель Высшего политического училища МВД СССР". Текста его выступления в общей пачке не оказалось.
«Откуда он вдруг взялся?» — удивился Волконицкий и хотел было позвонить Кузину, но посмотрев на часы раздумал: времени уже не было.
«Ладно — офицер, политработник, такие не подводят», — решил Волконицкий и неожиданно вспомнил из песни Окуджавы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168