Там, наверху, людьми пахнет все – их запахом пропитаны пороги, стены, сточные канавы, кирпичи, подвалы, лестницы, кладовки, помойки. Кисловатый дождь и стекающая в сточные канавы вода тоже напоминают о них. Производимый ими мусор и отходы становятся частью нашей крысиной жизни.
И только здесь, в щелях и норах вокруг разросшихся во все стороны корней, я не ощущаю их зловещего присутствия. Сюда они не добрались… Они не знают, что от большого леса остались корни, остались тайные подземные крысиные укрытия, куда ещё не проник человек и о которых он никогда не узнает.
Я вылеживаюсь в гнезде, потягиваюсь, зеваю, щупаю вибриссами голову Серебристой и жду, когда наконец стихнет шум машин на поверхности.
Тогда мы отправимся пополнить наши запасы.
Этот погруженный во мрак лабиринт, где лишь изредка фосфоресцирующей искоркой свернет кое-где выделяющийся при гниении газ, я нашел вскоре после того, как баржа пристала к берегу.
Может, меня преследовали звуки деревянной дудочки? Или за мной гналась кошка? Или я просто чувствовал повисшую в воздухе опасность? Не помню. Я бежал, искал – и вдруг прямо под носом увидел отверстие в серой поверхности асфальта. Это могла быть нора, но могла быть и просто трещина, расширенная стекающей вниз водой.
Я спускался вниз почти вертикально сквозь слои бетона, щебня, песка и вдруг почувствовал под ногами твердую древесину. Появились толстые корни и мелкие корешки, разросшиеся вглубь и вширь, а вокруг них проходы, коридоры, туннели – сходящиеся друг с другом и расходящиеся в разные стороны, сплетающиеся и перегороженные массой осыпавшейся земли, а кое-где и расширяющиеся в удобные галереи. Место показалось мне исключительно удобным для устройства гнезда.
Я услышал знакомый звук – скрежет вгрызающихся в твердое дерево крысиных зубов. Это Серебристая усердно грызла мертвый дубовый корень. Она грызла древесину значительно чаще, чем я. Ее зубы росли быстрее, и ей приходилось стачивать их почти беспрерывно, однообразно двигая сильными челюстями.
Кроме Серебристой под корнями жила ещё Слепая, которая никогда не выходила из-под земли на поверхность, питалась опилками, личинками, дождевыми червями и остатками того, что притаскивали сюда другие крысы. В темноте – там, где она знала каждый проход, каждый поворот – зрение было ей не нужно. Обычно она только спускалась к источнику, а потом медленно, с трудом карабкалась обратно.
Лишь однажды, когда она подобралась поближе к дыре в асфальте, я увидел её глаза – они были бело-серые, мутные, без всякого блеска. Их мертвенность ещё сильнее подчеркивали ободки облезшей, как будто выжженной кожи. И мне тут же вспомнился дрожащий от холода тот Старый Самец с кровавыми дырами вместо глаз.
Я отвернулся и побежал вниз, а Слепая медленно поплелась вслед за мной. Серебристая не кусала Слепую, а Слепая вообще не обращала на нас внимания.
Большая нора Серебристой ещё хранила запах предыдущего самца. Может, он недавно бросил ее? Может, попался в ловушку или пошел за Крысоловом? А может, просто отправился куда глаза глядят? Его запах постепенно становился все слабее и слабее, пока не исчез окончательно.
Мы вместе вгрызались в твердую древесину… Издалека до нас доносились скрежет зубов Слепой и шум проезжавших над нами машин. Вскоре я нашел ещё один выход из подземелья – он вел в подвал ближайшего дома, в фундаменте которого кое-где раскрошились кирпичи. Мы пользовались этим выходом чаще, чем дырой в асфальте, где кругом ревели моторы и лаяли собаки.
Вскоре среди доносящихся до нас звуков стало не хватать скрежета зубов и свистящего дыхания Слепой. В ведущем к её норе проходе я почувствовал запах гниения… Слепая лежала на боку, и это была уже не Слепая, а разлагающийся кусок мяса. Скоро жуки и черви обглодали тело, и от Слепой остался один скелет.
Среди переплетенных корней встречались скелеты собак, птиц, людей, змей. Скелет огромного человека, одетого в проржавевший железный панцирь, свисал рядом, почти над самым гнездом, и, когда Серебристая беспокойно ворочалась во сне, она иногда задевала когтями металл, вызывая звон, скрежет, звяканье. Я не боялся скелета-великана и иной раз даже грыз его истлевшие кости. Но все же этот случайный звук скребущих по металлу когтей раздражал меня, напоминая о преследованиях, ловушках и погонях. Мне казалось, что этот звук возник не здесь, под корнями, что он доносится извне – оттуда, где жил и все ещё продолжал искать меня Крысолов. Я сжимался в комок, по спине пробегала дрожь, а лапки судорожно подергивались. Изъеденные ржавчиной железные доспехи были опасны своими острыми, тонкими краями, о которые нетрудно было задеть и порезаться, поэтому я старался спать подальше от той стенки, часть которой представлял собой панцирь лежащего несколько выше нашей норы скелета.
Из города в подземный лес забредали другие крысы. Чаще всего они оставались здесь, довольные тем, что нашли такое прекрасное укрытие. Корни простирались далеко и вглубь, и вширь, так что разные крысиные семьи устраивались на разных уровнях, в разных ответвлениях, не мешая, а иной раз даже и не подозревая о существовании друг друга.
Вскоре первый выводок нашего с Серебристой потомства подрос и покинул гнездо.
Я был спокойным, неагрессивным самцом и не нападал на других. На ближайшей к нам помойке, которую я посещал чаще всего, было полно еды. Я открывал все новые и новые выходы на поверхность и старательно расширял их. Вдоль трубы с горячей водой я пробирался в подвалы и гаражи.
В самом дальнем от нас конце – там, где расходились в стороны лишь тонкие отростки корней, я обнаружил промытую водой щель, выходившую на большую площадь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62