На свалку меня привезли вместе со строительным мусором, сбросили и оставили. Здесь я больше всего боюсь нападающих сверху птиц. Достаточно крысе отойти чуть подальше от укрытия, как они замечают её и сразу же начинают охоту. Они знают, что мы живем здесь, знают, что мы не можем защититься от ударов их клювов и когтей. Они падают сверху, оглушая хлопаньем крыльев, впиваются когтями в спину, ломают позвоночник и бьют, бьют клювом по голове.
Если им сразу не удается вонзить когти в спину, у крысы ещё есть шанс спастись бегством. Почти всегда поблизости есть какое-нибудь укрытие – кусок картона, обрывок рубероида или плита, под которую можно втиснуться, труба или бутылка с отбитым горлышком, черепки от разбитого горшка, ржавый таз. Ради того, чтобы выжить, крыса способна пролезть везде.
Если птица нападала в одиночку, шансов на спасение оставалось больше. Если они нападали вместе, окружая со всех сторон, удрать было почти невозможно. Некоторые пытались замирать и сидеть неподвижно, притворившись, что они и так давно уже всего лишь падаль, но при этом забывали, что для большинства птиц падаль – столь же желанная пища, как и живое мясо.
Иной раз птица первым делом пыталась выклевать жертве глаза. Если ей это удавалось, ослепшая крыса металась по кругу, а птица, все сильнее возбуждаясь от беззащитности своей добычи, дергала её то за хвост, то за лапы, то за уши. Лишь когда крыса наконец падала на спину и начинала биться в судорогах, птица садилась на неё и добивала клювом.
Большие и сильные птицы сразу утаскивали добычу в гнезда или на верхушки деревьев. Те, что поменьше размером – грачи, сойки, сороки, – для которых взрослая крыса была слишком большой тяжестью, рвали и делили добычу на месте, унося оторванную голову или части разорванного когтями и клювами тела.
Среди птиц, слетавшихся на добычу, часто возникали драки за лакомый кусок. Побитый, отогнанный от жертвы победитель кружил поблизости, крича от злости, а хитрый соперник на его глазах рвал на части убитую крысу. В первую очередь все птицы обычно выклевывали и съедали глаза, ноздри и мозг…
Часто птица вырывала у жертвы сердце и внутренности, выжирая из них все то, что крыса успела съесть перед смертью. Когда большие птицы улетали, слетались более мелкие и склевывали все, что осталось, не трогая лишь кожу и кости.
Недоеденную добычу птицы закапывали под камнями или прямо в земле, чтобы доесть остатки на следующий день.
Когда меня выбросили здесь вместе с кучей строительного мусора, уже вечерело и большинство птиц успели разлететься по своим гнездам. Приближалась дождливая ночь, и я спрятался от холода в разбитом горшке. Я решил переждать в этом укрытии до рассвета.
В этой неизвестной мне местности меня в темноте тут же поймала бы кошка или разорвала когтями сова, охотничье уханье которой как раз слышалось поблизости.
Я заснул. Проснулся. Высунул голову из-под гладкого черепка. Светало…
Ветер, дождь, кругом – открытое пространство. Выросший в подземных каналах и подвалах, я всегда боялся широких плоских равнин.
Я старался рассмотреть ближайшие ко мне предметы, пытаясь понять, куда же я попал. Я знал, что, если хочу вернуться, мне надо понять, откуда меня привезли сюда.
Я стоял на куче мусора и чувствовал, как легкий ветерок прочесывает мою шерстку. Мне нужно было, чтобы рядом был кто-то еще, нужно было, чтобы здесь оказалась другая крыса, которая пошла бы за мной или я пошел бы за ней – касаясь её, предостерегая, предупреждая, напоминая… Я осмотрелся по сторонам, но в полумраке не заметил, не услышал, не унюхал никого…
Ветер изменил свое направление. Я вдохнул сладковатый запах гниющей тыквы. Тыквенные семечки всегда были моим любимым лакомством. От голода кишки вдруг свело судорогой. Я пошел в ту сторону, откуда доносится запах, почти распластавшись по земле, чтобы быть менее заметным для летающих хищников. Огромная куча гниющих овощей и фруктов потихоньку расползалась в стороны. Вокруг суетились маленькие мыши-полевки, суслики, хомяки. Перезрелая тыква, засохшая морковка, подгнившая картошка, корни сельдерея манили своими ароматами. Я наелся так, что желудок только что не лопался… Вот теперь я уже был способен думать. Легче всего выбраться отсюда тем же путем, каким я сюда прибыл. Влезу в пустой контейнер и вернусь в город… В разделенный город… Зачем? Ведь в нем больше нет стены.
Пережить ночь. Остаться в живых. Не дать никому убить меня. Избежать неизвестного. Найти то место, откуда я смогу вернуться… Куда?
Я поднял голову, втянул в ноздри воздух. Запах выхлопных газов и бензина – это он сопутствовал мне во время незапланированного путешествия на свалку. Едва слышный, далекий…
Я быстро бежал по этому едва заметному следу, который уже почти исчез под действием дождя и ветра. Вымокший и замерзший, я добрался до края свалки и скатился вниз по откосу. Запах бензина здесь был значительно сильнее, чем наверху.
Я переплыл широкий, заполненный жирной жижей вонючий ров, взобрался на земляной вал, миновал луг, перепрыгнул через узкий грязноватый ручей и перебежал асфальтированную дорогу.
Сильный запах бензина доносился из-за металлической сетки. Я проскользнул под проволокой и очутился среди тяжелых резиновых колец. Я хотел найти хоть какой-нибудь ещё близкий, знакомый мне запах. Ветер усилился. Резкий порыв его швырнул мне в глаза песком. Мой нос чувствовал запахи мыла, жира, гнилья, помоев – множество разных запахов, ни один из которых никак не мог помочь мне найти дорогу обратно. Я лазал среди шин, взбирался на них, нюхал, искал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62