Я спасаюсь бегством. Слышу позади шарканье ног Крысолова.
Я уже научился распознавать нерешительность и неуверенность его шагов. Он играет на дудочке, все время оглядываясь, останавливаясь, то и дело поворачивая обратно, кружа на одном месте, издавая пронзительные, гортанные звуки. Он зовет, ждет, ищет кого-то близкого…
На его темном длинном пальто с широкими прямыми рукавами четко выделяются отстающие края карманов, засаленные от постоянного засовывания в них рук. Растянутые, обвисшие мешки, в которые мне бы хотелось забраться. Полы пальто колышутся, подметая дорожную пыль. Я забегаю вперед, а когда он подходит ближе, вцепляюсь коготками в шерстяную ткань и быстро карабкаюсь наверх, удерживая равновесие с помощью хвоста. Долезаю до обшитого по краю тесьмой кармана. Заползаю внутрь, трясясь от страха, что Крысолов вытащит меня отсюда и убьет.
Он даже не почувствовал, что я здесь. Он идет вперед и дует в свою дудочку…
Я выглядываю из кармана, обеспокоенный тем, что Крысолов остановился и явно не осознает, какая опасность ему грозит. Я узнаю кружащие вокруг нас тени, подмокшие луга, горизонты без солнца, запахи гниения, клонящиеся вниз скалы, пронизывающий холод подземных рек. Мне страшно, что я могу остаться здесь навсегда, стать каплей тумана на берегу неизвестного озера.
Крысолов встает у высокой белой скалы, вертит в руках свою дудочку. Он зовет, молит, жалуется… Видимо, он не знает, откуда может появиться тот, ради кого он забрался аж сюда…
Вдруг он глухо закашлялся, и я услышал, как этот кашель гулко грохочет в его легких – совсем как камни, летящие по откосу в пропасть…
Я увидел тень, бывшую чуть светлее других, с длинными волосами. Она двигалась медленно – точно плыла над землей. Крысолов сильнее дунул в дудочку. Фигура приблизилась и оперлась на его руку. Высохшая серая ладонь, лицо… Кажется, оно мне знакомо?
Она похожа на женщину, которую я видел в его доме… Не она ли умерла тогда, съев предназначавшееся мне отравленное печенье? Разве я не заглядывал ей в глаза, когда она умирала? Я втиснулся поглубже в карман, опасаясь, что она может заметить меня.
Сердце колотилось все быстрее, уши старались улавливать мельчайшие шорохи, ноздри чуяли опасность…
Крысолов поспешно двинулся вперед. Теперь его шаги стали решительнее, тверже, увереннее – как будто он знал, куда идти.
Я превозмог страх и осторожно высунул наружу вибриссы. Легкий ветерок дул с той стороны, куда шел Крысолов. Мы преодолевали пустынные равнины, каменистые завалы и мосты, продвигаясь все дальше и дальше, в глубь бесконечного на первый взгляд плоскогорья. Тьма поседела, и только из стен ущелья сочилась бледная краснота – словно давно пролитая кровь. Серый матовый пруд свисал над нами вместо неба. Высохшее дно, где вырисовывались очертания дороги, по которой он шел все увереннее и все быстрее. Рядом – серебристая, как паутина, длинноволосая женская тень клонилась, двигаясь против ветра, а вместе с ней… кто-то еще. Незнакомец, появившийся неожиданно… Пониже ростом, поплотнее, со скрытой под шлемом головой. Три слитка серебра на равнине серости. Мне страшно, но я не перестаю смотреть. Они шагают вперед, а я крепче вцепляюсь в ткань кармана, чтобы случайно не вывалиться на каменистом уступе.
Нюх и слух подсказывают мне, что мы возвращаемся в мир живых. Те, что позади нас, тоже идут туда по нашим следам, но их поступь легче, чем отраженное стенами эхо шагов Крысолова. Рука об руку они идут рядом с нами, но все же не так близко, чтобы я мог заглянуть в их лица и удовлетворить свое крысиное любопытство – узнать: это все ещё тени или уже живые люди?
Голос дудочки становится радостным, безмятежным, счастливым… Значит, ты и так умеешь играть, Крысолов?
Все ближе… Ветер дует сильнее, серость постепенно светлеет, шаги становятся тверже. Только мое сердце колотится все так же, а страх и голод все ещё определяют сознание. Страх и голод делают меня крысой. Я уже вижу выход – мерцающее пятно света. Там я буду в безопасности. И я, и Крысолов. И даже если он захочет меня убить – принес меня сюда в своем кармане тоже он.
Я слышу его крик – призыв к тем, кто идет за нами, шагать быстрее. Как прекрасно он сейчас играет…
Он преодолел границу ночи. Стоит, зачарованный, залитый светом, и вдруг оборачивается назад, протягивает руку в темноту, к своей женщине и незнакомцу…
Две тени останавливаются, отступают назад, поворачивают обратно. Уходят.
Солнце ослепляет меня, опаляет своим жаром. На мгновение меня охватывают сомнения – а не вернуться ли, не скрыться ли в прохладном сером полумраке?
Крысолов в отчаянии бьет кулаками по скале, а я незаметно выбираюсь из его кармана… Выпрыгиваю на свет, качусь по залитому солнцем склону, как камень среди других камней. Вдруг – сильный удар в затылок… Как будто я засыпаю…
И снова я там, в вагоне из моего сна.
Поезд резко останавливается. Люди падают, кричат, бьют кулаками по доскам. Двери с громким скрежетом распахиваются, и я – разбитый, обессиленный, беспомощный падаю…
Предо мной распахивается пропасть – беспредельное пространство пожирающей свет черноты.
Я просыпаюсь без всяких воспоминаний – точно не было никакого прошлого. Я не знаю, кто я и как попал сюда.
Откуда и куда я иду? А может, я здесь с самого начала? То ли я раньше не знал об этом, то ли просто не хотел знать?
Память растворилась, пропала. А как жить без памяти в мире, который помнит? Разве не память учит нас, как жить? Я смотрю на серую стену, на мутную воду канала и пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь.
Любопытство! Значит, я был любопытен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62