какая у него приятно-жесткая щека и как удивительно он пахнет — зверобоем, полынью и мятой.С того времени, как она рассталась с Николаем, у нее было два коротких романа. Они с самого начала были обречены, ибо она с покорной отчетливостью осознавала, что видит своего избранника насквозь. Эта ее дурацкая способность все понимать про людей мешала ей с самого начала. И она смирилась, полагая, что ее первая любовь и есть единственная и другой ей судьба не приготовит. Только Колю она могла видеть сквозь розовые очки. А тут — Сухарев. Она ничего не понимает про него. Абсолютно. Тот портрет, который она второпях сляпала, может, ее и устраивал поначалу, но теперь было ясно, что это — не подлинник. Кажется, ей немного жаль, что она так и не узнает его тайну, не увидит настоящий портрет.Вера обошла пустынный пляж, побродила в лесу, постояла на поляне перед холмом, наблюдая парение параплана.Когда она вернулась в лагерь, «уазик» уже стоял перед флигелем, а на веранде толпились Кирилл, водитель и Сухарев.— А где Люба? — спросила Вера.— Вас пошла искать, — ответил Кирилл и добавил:— У Ксюшки температура.Вера вбежала в комнату. Девочка спала, раскинув ручки и ножки. Щеки ее неестественно пылали. Вера приложила пальцы к крохотному лобику и тут же убрала — лоб был огненным.— Я уже позвонил в «скорую». — Сухарев вошел в комнату за ней следом. — Я думаю, вам нельзя ехать сегодня.— Да, конечно…— Как? Мы не едем? — На пороге возникла Люба.— А ты думаешь, ребенка можно везти в таком состоянии? — вопросом ответила Вера.— Нет, ну я не могу так! Сколько можно! Тут такая скукотища! — заныла Люба. — Я не останусь, как хотите. Если бы я знала, что работа няни такая нудная, то никогда бы… Загнали в какую-то глушь, комаров кормить… — Люба находилась на грани истерики. Вера молча смотрела на нее, думая о своем. — Ребенок постоянно орет, не знаешь, что ей надо!— Так. Я все поняла, — оборвала ее Вера. — Ты уволена. Поедешь с Кириллом.— А как же вы. Вер Сергевн? — Кирилл заглянул в комнату. — Может, мне остаться?— Нет, Кирилл, ты возвращайся, фирма-то у нас совсем брошена осталась, — через силу усмехнулась она. — Мы тут сами справимся, не маленькие.Люба выбежала из комнаты. Через стенку было слышно, как она двигает мебель, пытаясь сорвать на ней свое настроение.— Я совершенно не представляю, что делать, — призналась Вера, беспомощно оглядываясь на Сухарева.— Дети часто болеют. — Сухарев склонился над девочкой, та неровно дышала, открыв свой розовый ротик. Кирилл с Любой уехали, а «скорой» все не было. Погода вдруг резко изменилась. Поднялся ветер, сосны загудели и зашатались, как-то сразу стало темно.Сухарев кинулся закрывать окно, и едва он это сделал — на турбазу обрушился дождь.Крупные капли забарабанили в окно. Девочка проснулась и сразу начала плакать. Жар не спадал. Вера ходила из угла в угол, пытаясь укачать ребенка, и неотрывно смотрела в сторону проходной.Вот звук какой-то машины, лязг ворот. Нет, это автобус со спортсменами.Сухарев привел с собой ту самую женщину, стриженную под мальчика.— У Татьяны двое детей, может, посмотрит? — виновато предложил он, словно это по его вине девочка заболела.Едва к ребенку прикоснулись чужие руки, поднялся истошный крик. У Веры подкосились колени.— Горячая какая… — только и сказала Татьяна.Но, взглянув на Верино лицо, посчитала нужным добавить:— У грудничков часто так, вы не переживайте сильно. Может, животик болит, может, зубки лезут. Поноса нет?Вера и Сухарев одновременно покачали головами, — Самое главное сейчас — жар сбить, — посоветовала Татьяна, — а то могут случиться судороги.Вера побледнела. Егор усадил ее на кровать.— А чем лучше температуру сбить? — спросил он. — Таблетками?— Таблетку она выплюнет, — сказала Татьяна. — Попробуйте водкой растереть.Сухарев помчался за водкой.— Я бы побыла с вами, — извинилась Татьяна. — Но у нас, как назло, ЧП. Родион неудачно приземлился, похоже на перелом. Но я зайду попозже.Вера проводила женщину. Вернулся Егор с водкой.За окном было уже совсем темно, дождь хлестал, небо трещало, разрываемое по швам неровной молнией. Сухарев сбросил с себя мокрую насквозь рубашку и остался в таких же мокрых шортах. Ребенка уложили на стол и сами встали у этого стола — испуганные и сосредоточенные. Сухарев наливал водку, разведенную теплой водой. Вере в ладонь, она растирала орущего ребенка. Делали дело молча, сосредоточенно. Когда растерли последний пальчик, напряжение в комнате звенело.— Теперь уж «скорая» не приедет? — полуспросила Вера.— Наверное, застряла на полпути.Они одновременно вздохнули. Девочка барахталась на столе. Крик ее потерял интенсивность, перешел в обычный плач.Сухарев показал на бутылочку, Вера дала девочке пузырек со сладкой водой — та зачмокала. Ее накрыли пеленкой. От усилий крошечный лобик покрылся бисеринками пота. Когда содержимое подошло к концу, девочка уснула. Ее положили на Верину кровать.Лоб и щеки ребенка стали влажными и прохладными — жар спал.Вера опустилась на стул у кровати и не отрываясь следила за беспокойным сном ребенка.— Если с ней что-то случится, я не переживу, — вдруг сказала Вера.Сухарев опустился на свободный стул.— У нее нет родителей? Кто она вам?— У нее есть по крайней мере мать. И дед.— Почему же она с вами?— Ее матери шестнадцать лет, это моя двоюродная племянница. Вернее, даже троюродная. Дочь моей двоюродной сестры Инги. Так вот эта бестия не придумала ничего лучше, как подкинуть свою дочку мне.— Наверное, она знала, что вы любите детей.Вера посмотрела на Сухарева. В темноте его глаза казались темнее, чем на самом деле, мерцали сдержанным блеском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104