А жалость? Никакой жалости. Глаза у него были влажно-карие, лицо изрезано морщинами, а в глазах — невинное лукавство постаревшего младенца. У него была несносная привычка все время бормотать себе под нос, укладывая принадлежащие хозяйскому трофею чемоданы. Я задернула шторки, чтобы не видеть отцовского прощания; моя злоба была острой, как осколок стекла.
Проиграть меня Тигру! Но в чем именно, задавала я себе вопрос, состоит его звериная сущность? Моя английская няня однажды рассказывала мне о человеке-тигре, которого она видела в Лондоне, когда была еще маленькой; она хотела напугать меня, чтобы я стала вести себя хорошо, потому что я росла маленькой дикаркой, и усмирить меня она не могла никакими кнутами и пряниками. Если ты не перестанешь докучать служанкам, моя красавица, человек-тигр придет и заберет тебя. Она говорила, что его привезли с Суматры, из Индии; его нижние конечности были целиком покрыты шерстью, и только голова и плечи его были человеческими.
И все же Тигр всегда носит маску; не может быть, чтобы его лицо выглядело так же, как мое.
Однако человек-тигр, несмотря на свою волосатость, мог держать в руке стакан с элем и выпить его, как добрый христианин. Она сама видела, как он это делал в таверне «Георгий» у Аппер-Мурфилдз, когда была такой же маленькой, как я, и так же шепелявила и ковыляла. Потом она начинала тосковать о Лондоне, который находился где-то далеко-далеко за Северным морем. Но если эта маленькая леди не будет хорошей девочкой и не станет есть борщ, то человек-тигр наденет свой широкий черный дорожный плащ, подбитый мехом, такой, как у твоего папы, одолжит у Лесного Царя его быстрого как ветер коня и примчится сквозь тьму прямо в детскую комнату, и…
Верно, моя красавица! И проглотит тебя, не жуя!
Как я тогда кричала от радостного ужаса, наполовину веря в ее историю, наполовину зная, что няня просто меня дразнит. И еще я знала нечто такое, чего не могла ей сказать. В нашей глухой деревне, где девушки-служанки с хихиканьем посвящали меня в тайны того, что делает бык с коровами, я слышала рассказы о дочери извозчика. Только тс-с-с, не проговорись своей няньке, что мы тебе про это рассказали; ну кому могла понадобиться эта дочка извозчика: с заячьей губой, косоглазая, страшная как смертный грех! Однако, к ее стыду, живот у нее стал набухать, так что все конюхи вокруг жестоко над нею подсмеивались, и поговаривали, что это ее медведь обрюхатил: сын родился в шерсти и со всеми зубами — верный признак. Но когда он вырос, то стал хорошим пастухом, хотя и жил бобылем в избушке на краю деревни; он умел заставить ветер дуть, куда он захочет, и распознавал, из каких яиц вылупятся курочки, а из каких — петушки.
Однажды удивленные крестьяне притащили моему отцу череп с двухвершковыми рогами на макушке и ни за что не желали возвращаться на поле к своим плугам, пока с ними не пошел священник; потому что челюсть у этого черепа была человечьей!
Бабушкины сказки, детские страхи! Вспоминая в последний день своего детства былые суеверные чудеса, я прекрасно понимала, почему так уютно лелеяла это беспокойное возбуждение. Ибо теперь я знала, что единственным моим капиталом была моя собственная шкура, и сегодня мне предстоит сделать первое деловое вложение.
Город остался уже далеко позади, и теперь мы ехали по широкой и плоской заснеженной пустыне, где попадались лишь изуродованные куцые ивы, низко склонявшие свои пушистые кроны над застывшими канавами; горизонт растворялся в тумане, и от этого небо казалось таким низким, что мы едва не касались его головами. И насколько хватало глаз — ни одной живой души. Каким скудным и сиротливым выглядел зимой этот иллюзорный рай, когда холод погубил все его плоды! И мои нежные розы тоже успели завять. Я открыла дверь кареты и швырнула мертвый букет в морщинистую и заледенелую дорожную грязь. Внезапно налетел резкий, пронизывающий ветер и засыпал мое лицо сухим, колючим снегом. Туман немного рассеялся, так что я уже могла разглядеть впереди скопление полузаброшенных домов из простого красного кирпича, складывающихся в нечеловеческих размеров цитадель его палаццо, похожую на гигантскую ловушку.
Это был целый мир без единого признака жизни, как выжженная планета. Я поняла, что за деньги Тигр покупал не роскошь, а уединение.
Маленькая вороная лошадка послушно протрусила через фигурные бронзовые ворота, которые были открыты нараспашку, словно двери какого-нибудь сарая, лакей помог мне выйти из кареты, и я ступила на потрескавшиеся каменные плиты огромного зала, где пахло душистым теплом конюшен, сладким ароматом сена и резким духом конского навоза. Под высокой крышей, на стропилах которой еще остались струпья прошлогодних ласточкиных гнезд, раздалось нестройное ржание и мягкий топот копыт; дюжина изящных конских морд оторвались от своих кормушек и, насторожив уши, повернулись в нашу сторону. Тигр приучил своих лошадей обедать в настоящей столовой. Стены весьма уместно были расписаны фресками, на которых изображались кони, собаки и люди в лесу, где на ветвях одновременно росли и плоды, и цветы.
Лакей вежливо тронул меня за рукав. Милорд ожидает.
Повсюду через разбитые окна и настежь распахнутые двери проникал ветер. Мы поднимались по лестницам все выше и выше, и наши шаги гулко отдавались на мраморном полу. Через арки и распахнутые двери я видела под сводчатыми потолками анфилады комнат, которые, как вереница китайских шкатулок, переходили одна в другую в бесконечных закоулках этого замка. Единственными, кто находился в движении, были он, я да ветер;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58