О Франции Тристано ничего не знал — кроме того, что кастраты на сцену там, не допускаются. Он горел желанием попасть в Англию.
День за днем они продвигались вперед, пересекая — иногда дважды — сначала Луару, потом Сену, под конец Уазу, Шамбери, Лион, Виши, Мулен, Шато-Неф, Мальзерб, Париж, Шантийи, Амьен, Аббевиль, Кале.
Лорд У*** особенно не спешил. В Лионе он в модном собрании потерял за игорными столами три тысячи ливров. Спустя пять дней, через шестьдесят пять остановок, в Париже — еще две тысячи. В Париже он посетил также, вместе с Тристано, монастырь, где в гробу были выставлены на обозрение мумифицированные тела английского короля и его дочери. Явно по ошибке принимая монарха по имени Яков за святого, паломники откалывали кусочки от гроба и отрезали лоскутки от висевшей в зале парчовой ткани. Этот король не был настоящим, пояснил лорд У***, дав краткое описание недавней английской истории, которое прозвучало для Тристано близким подобием оперного либретто: столько в нем было сражений и измен. Определенно, англичан как нацию нельзя было упрекнуть в чрезмерном хладнокровии.
Страсти бушевали и во французах. В тот же самый день Тристано с лордом наблюдали, как разъяренная толпа штурмовала двери Banque Gene rale , размахивая в воздухе бумажными купюрами. Две из них охранник наколол на штык. Затем из этой странной валюты разложили костер. Обрывки и пепел плавали по серой поверхности реки, как следы вулканического извержения.
— Старье теряет всякую ценность, — негромко изрек лорд У***, когда Тристано с недоумением спросил о причинах виденного им безумия. — Их деньги, — добавил он, — для них точно так же ничего не стоят, как если бы на этих листках красовались стишки или песенки.
Это было пророчеством о том, что случится и в Англии, хотя тогда ничего подобного никому и в голову бы не пришло.
Днем позже, в Версале, они смотрели, как другой король — на сей раз не мертвец, а французский юноша — прилюдно обедает жареной ягниной. Лорд У***, столь же свободно владевший французским языком, что и итальянским, в кругу придворных непринужденно толковал о политике и философии, а попутно за игрой в карты спустил еще пять тысяч ливров. Его утешила графиня, с которой он познакомился на ridotto в Венеции. Как и французские дамы, графиня накладывала на лицо, шею и плечи fard или белый свинец, а затем испещряла щеки — или, вернее, всю поверхность лица от глаз до подбородка — ярко-красными пятнами. Ее вид напомнил Тристано ледник в Савойе, обрызганный кровью горного зайца, которого лорд У*** забавы ради подстрелил из пистолета. Однако же без такой чудовищной маски, пояснил англичанин, дамы ко двору не допускаются.
Утром они посетили магазины на Pont аи Change . В этих заведениях лорд У*** потратил еще большие суммы, избавив кошелек от запаса золотых луидоров. Здесь он приобрел женские шляпки без полей с плоским донышком, украшенные перьями головные уборы, золотые кирасы, перчатки с вышивкой, корпусы для часов, коробочки для мушек, necessaries , духи, чулки, шарфы и тонкие, как паутина, ювелирные изделия — кольца и браслеты всевозможных размеров. Все это предназначалось для леди У***, которая, подобно верной Пенелопе, терпеливо ожидала возвращения странника. Сам лорд, казалось, в предвкушении этого дня также запасся величайшим терпением, причины которого оставались для Тристано загадкой: миниатюра, которую он заметил среди разбросанных ярких безделушек лорда, представляла внешность его супруги в самом выгодном свете; более того, один из слуг доверительным шепотом, мешая чувства зависти и изумления, отозвался о леди У*** как о поистине первой красавице Альбиона.
Спустя три дня путешественники достигли Кале. Пакетбот до Дувра отправлялся в плавание в девять часов утра. Когда они добрались туда почтовым дилижансом из Амьена (дорога шла по берегу, вдоль basse ville ), море за зданием таможни было серым и неспокойным, волны окаймлялись белыми серпами пены. Под холодным дождем близ Шантийи двумя днями ранее Тристано подхватил свирепый кашель, сопровождавшийся лихорадкой. У него разболелось горло. Ночью, в auberges, ему мерещилось, будто его душат руки графа в перчатках. Трижды за ночь он пробуждался со стоном, охваченный болью и страхом. Из соседней каюты раздавался голос лорда У***; который громко приказывал ему поберечь свои связки для Королевского оперного театра.
Сейчас Тристано, закутанный в одеяло, лежал на палубе судна в продутом ветрами доке на французском берегу, мучимый кашлем, потом и ознобом. Он надеялся вернуться в auberge, несмотря на все ее убожество и изобилие блох, однако капитан был не из числа тех, кто пасует перед стихиями. Он поторапливал пассажиров взойти на борт, боцман тем временем взимал плату — шесть гиней, а носильщики чертыхались под тяжестью поклажи.
— Шесть гиней за рейс! — воскликнул лорд У***, созерцая волны, которые выглядели все более угрожающими. — Что ж, неплохая ставка за наши жизни. Совсем неплохая. Я ее увеличиваю! — добавил он, сунув в ладонь удивленного боцмана еще две золотые монеты. Хрипло расхохотавшись, он поднялся по сходням. Каблуки его громко стучали, а в кармане посверкивала серебряная фляжка.
Путешественники заняли небольшую каюту, где пахло дегтем и сырым деревом. Над крошечным иллюминатором вздувались и хлопали паруса. Выйдя в море, судно то взмывало на волне, то ныряло вниз наподобие их кареты в предгорьях Пьемонта. На деле даже куда сильней. Тристано швырнуло на скрипучие половицы, при этом хрустнули его карманные часы. Чемоданы катались от одной стены к другой, всякий раз ударяясь о них с жутким грохотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170