Сладковатый воздух был настоян на желтеющих листьях, и солнце стояло заметно ниже над горизонтом. Хелена приставала к Дженет с расспросами о ее романе с Тедом, переживавшем пору расцвета:
— Все дело в этих лошадиных американских зубах, верно? Вот что тебе нравится. Эти лошадиные американские зубы и то, как он это делает глазами.
— Что делает?
— Заладила «что, что?». Прекрасно знаешь, что я имею в виду.
— Ну и что с того, что глаза у него красивые? — Дженет порылась в своей прилежной памяти, чтобы найти что-нибудь плохое, что смогло бы уравновесить хорошее. — Зато эта развалюха, которую он называет машиной, чадит, как керосинка.
— Ты такая тихоня, Дженет Труро. А Тед — такой янки.
— Хелена, если бы ты видела посылки, которые присылает ему мать, — у меня просто голова кругом идет. Горы свитеров и рубашек — и все с инициалами, а в этой кипе рубашек, угадай что? — бутылка пшеничной водки! И это мать ! Представляю, что присылает ему отец.
— Проституток. Партиями.
— Ой, Хелена, перестань! — Дженет оглушительно чихнула. — Мои чувствительные ноздри этого не выдерживают.
— А может быть, мертвых проституток? Знаешь ведь этих американцев.
Дженет перевела дыхание.
— Так что, Тру, чего он хочет: чтобы ты была паинькой или дала ему сразу?
Тру было прозвище Дженет — сокращенное Труро.
— Хелена!
— Отвечай на вопрос — чего он хочет?
— Я не могу тебе сказать.
— Нет можешь.
Дженет прекрасно понимала, что имеет в виду Хелена, но ее вопрос путал Дженет как в прямом, так и в переносном смысле.
— Он хочет, чтобы я была умницей.
— Какой убедительный ответ! — Мимо с грохотом проехала бетономешалка. — Итак, если твой Тед такой Американский Мистер Зазнайка, почему он учится в Канаде? Почему профессора из Йеля не приедут, чтобы плеткой загнать его в американский крутой университет?
— Американцам Канада кажется чем-то пленительным. Загадочным.
— Загадочным? — Хелена фыркнула. — Шутишь?
Дженет сама не очень-то в это верила — этот город овсянки, кирпичных домов, насквозь промокающих дождевиков, — но она вынуждена была защищать своего поклонника.
— Но, согласись, ведь мы преклоняемся перед королевой. А для американцев идея монархии — такая же странная и чуждая, как коммунизм. Коммунизм плюс драгоценности и скошенные подбородки.
Они остановились, разглядывая мексиканские сомбреро и картонный кактус в витрине туристического агентства. Над ними уменьшенная модель авиалайнера устремлялась в будущее. Дженет бросилась бежать:
— Ну-ка, попробуй меня поймать, Хелена.
— Тру, нельзя ли помедленнее? — Хелена была полновата. — Ты что, решила, что здесь скачки? — Пыхтя, она дотрюхала до угла, где красный сигнал светофора вынудил Дженет остановиться. — Давай, Тру, переходим.
— Но нельзя же идти на красный.
— Ты такая трусиха, Тру. Живи рискуя и не соблюдай правил уличного движения. Пошли! — Хелена решительно двинулась через улицу. — Эгей! — издевательски крикнула она. — Я уже на другой стороне, и здесь просто замечательно.
Дженет решила перейти улицу как раз в тот момент, когда вывернувшийся из-за угла полицейский свистнул в свисток, подозвал ее к себе и вручил квитанцию штрафа. Хелена чуть не лопнула от смеха. Дженет насупилась — еще одно словечко из 50-х. Ну вот, репутация... запятнана навеки.
Мистер Труро опоздал к ланчу в кафе «Итона» — мясной пирог, морковь, рисовый пудинг и кока-кола, — но зато предложил подвезти Дженет и Хелену домой. В среднем возрасте Уильям стал крепышом, и это придавало ему мужественности. Сидя на переднем сиденье, Хелена постоянно издевалась над ним как хотела: «Женщины куда сообразительней мужчин во всем, что касается деталей. Могу поспорить на что угодно, что к 1975 году адвокатами будут работать одни женщины».
— Дженет, где ты подцепила эту суфражистку? Скоро она будет подбивать тебя занять мое место в «Итоне».
— А что в этом плохого? — не отставала Хелена.
— Моя крошка Дженет на работе с утра до вечера? Да она же... сломается.
Хелена поймала наживку.
— Сломается? Это почему же она сломается?
— Жизнь — тяжелая штука, Хелена, — сказал Уильям.
— И что?
— Как что? Вы же еще совсем молодые . Вот что.
— Ну, вы даете!
— Ребята, вы так говорите обо мне, как будто меня здесь вообще нет, — вмешалась Дженет.
Но Уильям слушал только Хелену.
— Ты не понимаешь, — сказал Уильям. — Жизнь скучна. Люди злопамятны. Все хорошее рано или поздно кончается. Мы совершаем многие поступки, не зная зачем, а если и узнаем, то только много лет спустя, когда это знание ничего уже не значит.
— Выходит, вы хотите запереть вашу крошку Дженет в башне из слоновой кости?
— Да, хочу.
«Импала» остановилась на красный свет; двигатель затих, и последние слова Уильяма прозвучали как отрыжка людоеда. Наступил напряженный момент, который надо было как-то разрядить.
— Хелена, включи радио, — послышался голос Дженет. — Хочу послушать Дина Мартина.
— Этого итальяшку? — спросил Уильям.
— Папа, он не итальяшка .
Уильям рванул с места, как только вспыхнул зеленый. Незримые руки отбросили Дженет на мягкое заднее сиденье. Хелена попросила, чтобы ее подбросили до дома, недалеко от угла Блор и Сент-Джордж, так что Уильяму пришлось сделать круг. Как только они подъехали, Хелена указала на дом, в котором снимала верхний этаж.
— Дыра, верно, мистер Тру?
— В тебе есть художественная жилка, Хелена. Это тебе идет.
— Тогда чао, — и она выпрыгнула из машины. Чао? Что, черт побери, это значит? Дженет почувствовала себя одинокой птицей — точно вся стая уже улетела. Она не могла отделаться от этого чувства, и когда в следующую пятницу в венгерском ресторане Тед сделал ей предложение, она согласилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82