Подумать хотя бы о сотнях людей, которые не прошли отбора для полета на шаттле. — Дженет впала в привычный ей назидательный тон. — Но знаешь, они выбирают космонавтов за уравновешенность, как собачники собак, так что космонавты — это что-то вроде космических ньюфаундлендов.
— Вы думаете, они выбрали Сару только из-за ее увечья? — спросила Пшш.
— Ты — единственный человек, который говорит это вслух, — ответила Дженет.
— Вполне естественный вопрос.
Согласна. Я так устала от людей, которые обо всем молчат. Это напоминает мне то время, когда я росла. Молчание душит.
— Так как это было? — спросила Ники.
— Что как?
— Ну, с Сарой. Почему у нее нет руки и так далее. Дженет сконцентрировалась, чтобы дать точный ответ.
— Когда я росла, мне все твердили, что я должна хорошо себя вести и хорошо выглядеть. Так что мои понятия о собственных достоинствах основывались на моей внешности и моих манерах. Мне даже кажется, я никого по-настоящему не знала за всю мою молодость. А потом я ходила с Сарой по магазинам или сидела на площадке, где люди видели, что у нее нет руки, и за единый миг, как при вспышке, я по их реакциям видела их насквозь — добрые они, или злые, или глупые, или какие-нибудь еще. Я долго даже понять не могла, что именно мне открылось. Вся эта новая информация обрушилась на меня помимо моей воли. Я этого не хотела! И все же этой информации было не избежать. Я постаралась не обращать на нее внимания и ничем ни с кем не делилась. Вопреки тому, что сейчас говорят, шестидесятые были очень, очень отсталым временем.
— А ты когда родилась, Пшш? — вмешалась Ники.
— В восемьдесят втором.
Молчание Пшш после ее краткого ответа отбивало охоту к дальнейшим расспросам.
— А что вы скажете о Брайане, Дженет? — спросила Ники.
— Не возьму в толк, почему он не стал, ну, скажем, брокером. Вид у него в самый раз, только прическу поменять нужно.
Пшш метнула в Ники злобный взгляд через зеркало заднего вида, а Дженет ответила, что Брайан всегда был сам по себе.
— Расскажи-ка нам свою историю, Пшш, — попросила она, повернувшись.
— Мою историю?
— Да. Откуда ты? Про свою семью. Ну, всякое такое.
— Я из Летбриджа.
— Летбридж — чудесное местечко в Альберте. Так там живет вся твоя семья?
— Отец — да. А мать — в Новой Шотландии с парнем, который делает макеты кораблей. С ней не вижусь.
— Чем занимается твой отец?
— Преподает теорию марксизма в местном университете.
— Значит, марксизма.
— Да. И в башке у него полно всякого мусора.
— Я думала, ты сама что-то вроде экстремистки.
— Может. Но с ним так тяжело. Он до сих пор верит во все это коммунистическое дерьмо, сегодня это все равно что верить в охоту на ведьм. Глобализация — вот настоящий злой дух. Глобализация, смешанная с наукой. У папули настолько мозга за мозгу заехала, что он ничего не хочет знать кроме своего жалкого презрения к среднему классу — извиняюсь — к буржуазии.
Дженет решила сменить тему:
— Ну, а ты, Ники? Расскажи нам о себе.
— Ничего особенного. Я простая девчонка из среднего класса, которая слишком долго ждала, чтобы принять какие-нибудь важные жизненные решения, а те, которые принимала, чаще всего были не фонтан.
— Например?
— Например, я чертовски проголодалась.
Она указала на захудалый сетевой ресторанчик:
— Давайте-ка заедем вон туда. На вывеске написано, что на этой неделе бекон у них всего по девятнадцать центов.
— Я вегетарианка, — сказала Пшш. — Кроме того, меня тоже по утрам тошнит.
Ники заехала на стоянку. Зайдя в ресторан, они сразу же потребовали отдельную кабинку. Внутри ресторана царили оранжевый, пурпурный и коричневый цвета.
— Ничего себе жеребчик, — сказала Ники, когда официант отошел.
— В этом ресторане все пропахло мясом, — сказала Пшш, утирая нос — назревающая простуда.
— Все вегетарианцы — просто кучка самовлюбленных уродов, — сказала Ники. — Закажи себе какую-нибудь фруктовую гадость.
— Они, наверное, режут фрукты на тех же досках, что и туши, после того как забьют очередную корову.
— В таких местах, как это, — ответила Ники, — тебе подадут блюдо из фруктов, приготовленное полгода назад в лаборатории, занимающейся приготовлением фруктовых блюд, в Теннесси.
— Посмотрите, — сказала Дженет своим бодреньким голоском образца 1956 года. — Яичница. Как мило.
Ее материнский тон убедил Ники и Пшш внимательнее изучить меню. Дженет достала из сумочки коробку с таблетками и водрузила ее на стол.
Ники тут же заерзала на месте.
— Да у вас пилюльница размером с набор для вышивания. Неужели мне придется купить такую же?
Тут как раз вернулся официант, на бирке у которого было написано «Кевин».
— Ничего особенного, — сказал он. — У некоторых наших посетителей пилюльницы, как член у Шварценеггера.
— У нас обеих ВИЧ, — сказала Дженет, кивая на Ники.
— У меня тоже, — сообщил официант.
— Можно устроить вечеринку, — предложила Ники.
— Кажется, настало время прочувствованных объятий, — ответил официант, — но мой босс ест меня поедом, только чтобы я побыстрее крутился. Четверть часа назад приехал полный автобус французских туристов — французских французов, — а это самый страшный кошмар, который может присниться официанту, так что мне придется принять у вас заказы поживее. О чаевых не беспокойтесь.
Он принял заказ под доносящуюся из другого конца зала болтовню лягушатников.
— Так в чем дело с вашей семьей? — спросила Пшш. — Похоже, вы заразная семейка. Есть среди вас хоть один здоровый?
Ники посмотрела на Пшш и сменила тему:
— Я слышала, ты не особенно-то стремишься стать мамой?
— Смотрите-ка, молодая жена старого пердуна, оказывается, и разговаривать умеет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82