— И поистине замечательное достижение, господин Д'Аламбер, с которым я и весь мир сердечно вас поздравляем. Но я хочу, чтобы вы осознали, что, несмотря на все ваше старание, я никогда не смогу понять ваши чудесные теории. Они так же непостижимы для меня, как китайский язык.
— Нет, Жюли, вы не правы. Математика — самая простая и доступная для понимания отрасль знания. Если бы я захотел выучить китайский язык, то мне пришлось бы терпеливо затвердить систему правил и символов, которую эта раса выработала на протяжении тысячелетий. Система эта произвольна и имеет нынешний вид только по условиям и взаимному соглашению тех, кто ею пользуется. Но в математике нет ничего произвольного. Если даже вас никто не будет ей учить, то вы, проявив некоторое терпение, сможете сами открыть все ее законы.
— Господин Д'Аламбер, вы мне льстите! Неужели вы думаете, что я могу повторить все ваши замечательные открытия?
— Если бы не я, их сделал бы кто-то другой. Математика есть не что иное, как ряд горных пиков, ждущих восходителей. Я горжусь лишь своим везением, которое позволило мне покорить несколько таких пиков. Восхождениям на них могут научиться все; для этого требуется немного упражнений и практики.
Такой вот разговор пришлось мне услышать. Как прискорбно было видеть этот некогда великий ум, низведенный до праздного самообольщения в надежде завоевать расположение женщины!
Жюли де Л'Эпинас — графу де Мора.
2 августа 1770 года
Хосе, прошло почти четыре года со дня нашего знакомства, и за это время моя жизнь наполнилась радостью. Но это тайное счастье делает ее поистине невыносимой. Каждую неделю я принимаю в моем салоне одних и тех же гостей, говорю одни и те же слова надоевшим лицам, которые стареют у меня на глазах. Как я устала от них! Как я хочу сказать им, что мне нет никакого дела до их туманной философии, отточенных шуток, их острого, но лишенного тепла ума. Каждый день я должна собирать все силы, чтобы противостоять озабоченным вопросам господина Д'Аламбера, чья верность переполняет меня отвращением к моей собственной неискренности. Он стал мне верным другом с тех пор, как поселился рядом со мной незадолго до нашей с тобой встречи. Ты, должно быть, помнишь, что именно господин Д'Аламбер привел тебя в мой салон; это он первый рассказал мне об изысканном молодом испанском дипломате с удивительным для его двадцати двух лет опытом и знанием жизни! Но как же мало знает он о том, что произошло после этого. Он не знает, что твои частые отъезды являются причиной каждого моего недомогания, не знает, что каждое твое письмо, которое он же мне и приносит, являет для меня знак любви, которая одновременно поддерживает и уничтожает меня.
Твой отец никогда не согласится на наш брак, я смирилась с этим и понимаю неизбежность тайных отношений. Но как долго будешь ты подчиняться воле отца? Надо ли нам ждать его отхода в иной мир, чтобы стать честными в нашем счастье? Сегодня я пересчитала твои письма. Их оказалось больше ста. Ты писал из Мадрида и из других мест, когда тебя не было в Париже, как, например, сейчас, когда ты отсутствуешь по причине нездоровья. Воображаю, как эта стопка писем становится все выше и выше. Она растет до тех пор, пока мы оба не превращаемся в прах, так и не познав радости супружеской жизни. Я знаю, что ты хочешь нашего брака. Почему же мы не можем найти способ заключить его?
Все мое существование пронизано фальшью. Господин Д'Аламбер приносит мне твои письма, и я рассказываю ему, что в них новости оперы или описание какой-либо пьесы. Я отдаю ему мои ответные письма и говорю, что в них я пишу о книгах, которые прочла, или о новых костюмах, которые мне сшили. Эта ложь тяжелым камнем ложится на мое сердце. Я очень хорошо научилась обманывать людей.
Хосе, я люблю тебя, люблю с того момента, когда впервые увидела. И все же я не могу наслаждаться преимуществами твоей юности, твоего изысканно красивого лица. Ты смотришь на меня сквозь туман времени, разделяющего нас, и видишь женщину намного старше, чем ты, женщину, которая далеко не так красива, как те, кого ты с легкостью можешь найти для своей услады. Ты был очень добр ко мне и искренне привязан в течение многих лет, но я боюсь, что ты, возможно, делаешь это из сочувствия, боюсь, что для тебя я всего лишь бедное создание, заслуживающее жалости и бережного отношения. Прошу тебя, не делай этого из жалости. Я люблю тебя, и если ты не можешь любить меня так же, то скажи мне об этом теперь, чтобы я не питала иллюзий и перестала мечтать о тебе. Великодушие из жалости оборачивается величайшей жестокостью, ибо поднимает мои надежды на недосягаемую высоту затем лишь, чтобы в следующий момент обрушить их на землю. Могу ли я быть уверенной, что тайна наших отношений не есть способ скрыть твои сомнения относительно меня? Действительно ли твой отец находит мою жизнь постыдной?
Прости, мой дорогой Хосе. Последние несколько дней я испытываю особенно сильные мучения. Хотя мы часто пребываем в разлуке, я все равно не могу привыкнуть к ее боли. Я все время думаю о тебе, пытаюсь представить себе, что ты делаешь, и твой сладкий голос, раздающийся в моих ушах, еще больше расстраивает меня. Три дня назад господин Д'Аламбер заметил мою апатию и спросил, не больна ли я. Он проявил такую настойчивость, беспокоясь, нет ли у меня какого-либо физического недомогания и не нужен ли мне врач, что я была вынуждена признаться, что меня тревожат мысли, а не телесное расстройство. Он захотел узнать, в чем причина моих мучений, и очень просил, чтобы я облегчила перед ним свою душу. Он даже встал на колени и взял меня за руку;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70