К моему горлу был приставлен нож. Нападавший держал меня так крепко, что я не мог шевельнуться.
— Чего ты хочешь? — прохрипел я. Он сказал, что пришел убить меня. — Но за что?
— За то, что ты знаешь. Она сказала мне, что ты все про нас узнал, но я не позволю никому становиться нам поперек дороги.
Я вырвался из рук убийцы и взглянул на него. Это был не отец Марты, а мужчина гораздо моложе его. Я узнал в нем одного человека из нашей деревни.
— Ты не сможешь убить меня, — сказал я. — Зеркало не даст тебе этого сделать.
— Что бы это могло значить? — спросил Гольдман. Этого Пфиц не знал и продолжил свой рассказ услышанной от Шлика истории.
«Когда я проснулся, — продолжал Шлик, — то понял, что мне придется ждать целый месяц, чтобы еще раз увидеть Марту. Но было еще одно обстоятельство, которое требовало разъяснения. Почему я увидел во сне Карла, парня из нашей деревни, и почему он хотел меня убить? Карл был грубиян, неотесанный человек с полученным в какой-то драке шрамом, пересекавшим его щеку. Деньги, которые он зарабатывал тяжким трудом землекопа, шли на пиво и карты. Он был ненамного старше меня — восемнадцати или девятнадцати лет, — но воображал себя хозяином деревни. Перед ним действительно часто пасовали даже взрослые мужчины.
Мне было трудно поверить, что у Марты может быть что-то общее с таким драчуном, но Карл умел очаровывать девушек, а красоту Марты заметил у нас не я один. Сама мысль о том, что эти двое могут быть вместе, переполняла меня ревностью.
Каждый день, давая уроки в отцовской школе, я не переставал думать о том, как помешать Карлу. Он был крупнее, сильнее и красивее меня. Мне могли помочь только ум и добрые намерения. Но сначала надо было дождаться следующего приезда Марты в нашу деревню.
Когда настал этот день, я пошел на площадь и увидел Марту на привычном месте. Она сразу узнала меня, на ее лице отразилось явное волнение. Я подошел к возу, забрался в него и встал рядом с отцом Марты.
— Если ты еще раз прикоснешься к этой девушке, — сказал я ему, — то я убью тебя.
Он ошеломленно уставился на меня, потеряв от удивления дар речи, а я спрыгнул на землю и, уходя, сказал Карлу, который здесь же отирал стены:
— То же самое касается и тебя.
Позже я узнал, что случилось потом. Отец Марты захотел узнать, почему я заговорил с Карлом и что связывает его с Мартой. Он подозвал парня, и мало-помалу их разговор перешел в ссору. Отец обвинил Карла в том, что он домогается Марты (что она сама отрицала), а тот вытащил нож — только чтобы попугать или защититься, — но в конце концов ударил отца девушки. Потом он сбежал, оставив умирающую жертву истекать кровью, прежде чем зеваки сумели его остановить.
Все спрашивали меня, зачем я сказал покойному то, что сказал, и я объяснил, что хотел защитить Марту (только теперь я узнал, как ее зовут, что она была единственной дочерью, что все случилось незадолго до ее шестнадцатилетия и что после дня рождения она должна была выйти замуж за человека по имени Люллинг). Я сказал, что заподозрил отца в жестоком обращении с девушкой, хотя, сказав это, я уже не чувствовал былой убежденности в своей правоте. Мне сказали, что старик никогда не стал бы плохо обращаться с дочерью, потому что она — единственное, что у него осталось после смерти жены, а теперь Марта стала сиротой. Я понял, что, должно быть, совершил ужасную ошибку.
Прошли месяцы. Карл исчез, и о происшествии постепенно забыли. Овощи теперь покупали в другом месте, так как воз больше не приезжал. Но жители деревни по-прежнему относились ко мне с подозрением, и я стал изгоем.
Однажды вечером я шел вдоль реки. Сгущались сумерки, узкая тропинка между деревьями стала почти не видна. Внезапно сзади меня кто-то схватил и приставил нож к горлу. Я знал, что это был Карл, и вспомнил о зеркалах из моего сна и о фигуре, затерявшейся между ними. Я вообразил себя таким же потерянным, как та фигура».
* * *
— Только теперь до него дошло, — сказал Пфиц, — что его собственная жизнь была не более чем летучим видением, фигурой, мелькнувшей в смутном проеме между последовательностью образов в бесконечном множестве отражений, идентичных, но уменьшающихся друг в друге.
Они услышали лязг ключа в замочной скважине. Пфиц и Гольдман встали.
— Мы свободны! — воскликнул Гольдман.
— Благодарение небесам, — добавил Пфиц. — Еще немного, и я напустил бы в штаны. Почему они не дали нам ведро?
Надзиратель назвал имя Гольдмана.
— А мой спутник?
— Только вы, Гольдман.
Его отвели наверх, к офицеру.
— Герр Гольдман, я понимаю, что вы — уважаемый гражданин Ррейннштадта, и то нарушение закона, в которое вы были вовлечены, не соответствует вашему характеру. Я готов отпустить вас.
— А Пфица?
— Нищего? Мы ничего не знаем о нем. Думаю, что его мы повесим.
Гольдман вскрикнул:
— Сжальтесь над ним, господин офицер. Он не сделал ничего плохого!
— Это не так просто, как кажется, — заговорил офицер. — Арестовать по ошибке одного человека — это недоразумение, но арестовать двоих — это уже небрежность. Я уверен, что он нарушил закон.
— Прошу вас, не спешите. Я могу внести за него штраф. Сколько вы хотите?
Офицер задумался.
— Принесите мне тысячу талеров. Я подумаю, что можно сделать.
Гольдмана вывели на улицу через главные ворота, и он зажмурился от яркого солнца. Тысяча талеров! Это большие деньги, но выбора не было. Он поспешил к дому. Минна была поражена, увидев хозяина в столь растрепанном виде,
— Фрау Гольдман дома? — спросил он.
Минна ответила, что хозяйка наверху принимает гостей. Проходя мимо гостиной, он услышал заливистый смех своей супруги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70