Боба Тернера с ними не было.
После венчания гости, лишь два года назад сидевшие в нашей гостиной после маминых похорон, снова пришли в наш дом, чтобы выпить водки за здоровье молодоженов, перехватить купленных в «Теско» закусок и поговорить о… Не знаю о чем, меня там не было. Но я могла себе представить, как они сплетничали и злословили. В два раза моложе. Гляньте на грудь — так и вертит у мужиков перед носом. А сколько штукатурки на лице! Старик выставил себя на посмешище. Стыд и срам!
7
ДЕРЬМОВАЯ МАШИНА
Прошло три недели после свадьбы, а я так до сих пор и не видела своей новоиспеченной мачехи.
— Так когда же мы сможем приехать и познакомиться со счастливой невестой? — спросила я отца.
— Пока шо не.
— А когда?
— Пока не. Но почему нет?
— Ее пока тут нема.
— Ее нет? Но где же она?
— Неважно. Не тут.
Вот упертый старик. Ничего не хотел говорить. Но я все равно его перехитрила.
— Что же это за жена, если она даже не живет со своим мужем?
— Она скоро прииде. Через тры недели. Когда в Станислава кончиться школа.
— Какая разница, когда заканчивается школьный триместр? Если бы она тебя любила, то была бы с тобой уже сейчас.
— Но его дом совсем рядом из школой. Так удобнее для Станислава.
— На Холл-стрит? Там, где живет Боб Тернер? Так значит, она до сих пор с Бобом Тернером?
— Да. Не, сичас в них чисто платоничеськи отношения. Она меня успокоила.
Ну и дурак! Обвели вокруг пальца. Сейчас с ним бессмысленно было спорить.
Мы приехали к отцу в гости в середине августа. Стояла жара, и на полях гудели комбайны, ползавшие туда и обратно, подобно огромным тараканам. Некоторые поля были уже убраны, и высокие округлые копны сена, завернутые в черный полиэтилен, беспорядочно стояли посреди стерни, словно обломки каких-то гигантских механизмов, — в этих линкольнширских жатвах, право, нет ничего живописного. Уже выехали машины для стрижки живых изгородей, обрезая собачий шиповник и ежевику, которыми заросли шпалеры. Скоро придет пора сжигать стерню на пшеничных полях, а также опрыскивать картофельные и гороховые поля химическими дефолиантами.
Но мамин сад по-прежнему служил приютом для птиц и насекомых. Деревья склонились под тяжестью плодов — еще зеленых, от них потом болит живот, — и осы вместе с мухами уже объедались паданцами, пока прожорливые зяблики лакомились мошками, черные дрозды откапывали личинок, а жирные, жужжащие шмели протискивались в открытые губы наперстянок. На клумбах же розовые и красные розы сражались с вьюнком. Окно столовой на первом этаже, выходившее в сад, было открыто, и отец сидел там, надев очки и положив на колени книгу. Стол застелен не газетой, а скатертью, и в вазе — искусственные цветы.
— Привет, папа. — Я наклонилась и поцеловала его в Щеку. Она была колючая.
— Привет, дид, — поздоровалась Анна.
— Здравствуйте, Николай, — сказал Майк.
— А, дуже добре, шо приехали. Надя! Аннушка! Майкл! Крепкие объятия. Он прекрасно выглядел.
— Как продвигается твоя книга, дид? — спросила Анна. Дочь обожала дедушку и считала его гением. Ради нее я закрывала глаза на его странности, отвратительное сексуальное пробуждение и недостаток личной гигиены.
— Добре, добре. Скоро перейду к самой антересной части. Изобретению гусеничного хода. Ето важнейший момент в истории чоловечества.
— Поставить чайник, папа?
— Ну расскажи мне о гусеничных тракторах, — попросила Анна без малейшей иронии.
— Ага! Понимаешь, в доисторичеськи времена больши камни перетаскивали з помощью деревянных роликов, сделанных из стволов деревьев. Дивись! — Он разложил в ряд на столе несколько остро отточенных карандашей Н2 и положил на них сверху книгу. — Одни люди толкали каминь, а други — после того як каминь перекатывався через ролик — должны були вынуть ствол иззади, оббижать каминь и перенести его наперед. При гусеничном ходе етот перенос роликов выполняеться цепями и соединениями.
Папа, Анна и Майк по очереди сдвигали книгу, вынимая карандаши сзади и перенося их вперед, — все быстрее и быстрее.
Я зашла на кухню, расставила на подносе чайные чашки, налила в кувшин молока и стала искать печенье. Ну где же она? Дома ли? По-прежнему от нас прячется? И тут я ее увидела: через сад к дому, в шлепанцах на высоком каблуке, неторопливо рассекала крупная блондинка. Она двигалась презрительно-ленивой походкой, словно ей стоило большого труда подойти и поздороваться с нами. На ней была джинсовая мини-юбка намного выше колен и розовая безрукавка, обтягивавшая пышную грудь, которая подскакивала при ходьбе. У меня отвисла челюсть от этого буйства покрытой ямочками кремовой плоти. Полноты, граничащей с тучностью. Когда она подошла ближе, я увидела, что ее волосы, ниспадавшие на обнаженные плечи взъерошенным «конским хвостом» а-ля Бардо, были отбелены и примерно на один дюйм чернели у корней. Широкое, миловидное лицо. Высокие скулы. Раздутые ноздри. Широко поставленные глаза, золотисто-коричневые, словно патока, и подведенные, как у Клеопатры, черными линиями, подскакивавшими в уголках. Губы почти презрительно надуты и подведены бледно-розовой помадой, выходящей за их линию, — наверное, для того, чтобы они казались еще более полными.
Потаскуха. Сука. Дешевая шлюха. И эта женщина заняла место моей матери! Я протянула руку и оскалилась в улыбке:
— Здравствуйте, Валентина. Рада, что мы наконец с вами встретились.
Ее рука оказалась холодной и липкой, мою она даже не пожала. Длинные ногти покрыты бледно-розовым перламутровым лаком под цвет губной помады. Я посмотрела на себя ее глазами: мелкая, тощая, темноволосая, без бюста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84