Спящие крысы, но с распахнутыми глазами: у этой новой химии под подушкой спрятаны легкие блестки постоянной эйфории. Намного лучше, чем старое снотворное для коров, от которого детки засыпали за рулем и часто, слишком часто, врезались в светящиеся щиты на автостраде, разбивались в лепешку о рекламу их любимых фильмов.
Парнишка из Куала-Лумпура, ни на чем не настаивая, протягивает мне десяток синих таблеток, Не нужно обладать богатым воображением, чтобы понять, что старый добрый кокаин пробьет дорогу через мягкие «желтенькие», да и через все остальное тоже; так что нет ничего лучше, чем принять пару синих, чтобы с неспешностью довольной сонной крысы приспуститься поближе к земле и уже оттуда начать все заново, снова почувствовать приятное головокружение, снова описать полный круг, снова ощутить страх, который всегда приходит вслед за эйфорией — или, может быть, заняться с кем-нибудь любовью, ненадолго воспользоваться чужим страхом, или, может быть, напиться, или, может быть, спокойно доехать до гостиницы и там улечься спать, в одиночку или с кем-то из друзей, которых я там оставил и которые, возможно, еще там, ждут меня, как ждет солдата невеста.
Еще один день на веселых берегах Малайзии.
Смерть от повторений.
У химической реальности тоже длинные когти.
В веселых дискотеках Пинанга молодежь медленно танцует под свою мертвую музыку, и австралийские регбисты поднимают малайских девушек над головой, словно бокалы с бордо.
Незнакомый друг спрашивает, не хочу ли я зайти пообщаться с его приятелями, и вот я поднимаюсь на второй этаж, нависающий над танцполом, и в одном из номеров встречаю кучу аргентинских бизнесменов, и у них на стеклянном столике есть все: кокс — само собой, и таблетки, и ампулы, и «синие иголки»; кажется, не хватает только моей химии, и все тут знают, кто я такой и что продаю, и денег у них хватило бы на покупку острова, и я с хорошей скидкой (но все равно за хорошую цену) продаю им солидную порцию уничтожения памяти на долгий и на короткий срок, и они спрашивают меня про вчера, но я про вчера ничего не знаю, тогда они спрашивают, чем меня угостить, и я сгребаю со стола часть их ассортимента и еще бутылку «Моэта».
Мы говорим по-испански о Рио-де-ла— Плата, но я не знаю, что они имеют в виду. Одного из них зовут Алехо, и он, кажется, видел меня в одном из клубов Буэнос-Айреса меньше чем в десяти шагах от столика самого Марадоны, и вот Алехо спрашивает меня о жене, и я, разумеется, отвечаю, что жена моя погибла в катастрофе, хотя точно знаю, что это неправда, и аргентинец по-настоящему переживает эту новость, а потом произносит:
— Она была очень красивая женщина.
И я, глядя вниз, на синий коврик под стеклянным столиком, отвечаю:
— Да, так оно и было.
Хотя на самом деле не знаю, о чем говорю.
Я заблудился на холмах Джорджтауна. Устал от взрывной волны амфетаминов. Забыл свою шляпу в публичном доме. Уснул в кино. Поспорил на сто донгов с мальчиком на молу и проиграл. Сколько камней я ни швырял, а так и не сбил ни одной чайки.
А он сбил двух.
Я встретил женщину, которая утверждает, что она твоя мать, и которой, кажется, дьявольски везет.
Я позволил себя обмануть продавцу «синих иголок», но справился с грустью и идиотизмом положения насколько мог хорошо. Меня пригласили на ужин несколько бирманских бизнесменов, но потом один из них врезал мне по морде за какие-то мои слова и еще за то, что я пытался затащить его жену в туалет в одном из центральных ресторанов. Другой бирманец, страшно похожий на кого-то, кого я почти совсем забыл — скорее всего, чей-то четвероюродный брат,—достал нож. Правда, нож ему был ни к чему. Не был он похож на человека, способного убить другого, хотя так вот, на глаз, никогда не скажешь.
Я ушел, не дожидаясь десерта. Уселся рядом с мечетью и послушал молитву. Выпил бутылочку виски, которая лежала у меня в сапоге. Нюхнул полграмма кокаина. И упал на траву в парке напротив библиотеки.
Начался дождь, и шел он довольно долго. Я смотрел на дождь с террасы кафе на Лебху Чулиа. Когда дождь перестал, я вернулся в ирландские бары, где пил пиво и оживленно спорил с фанатом «Ливерпуля». Закинулся тремя «черными камушками», чтобы уравновесить кокаин. После этого стал говорить намного медленнее. Пару часов я провел спокойно, новый всплеск энергии застал меня на танцполе в «Святилище»; клубе для детей миллионеров возле спортивного порта. Разумеется, я не танцевал. Просто стоял молча, смотрел на танцующих. Так же, как до этого смотрел на дождь, а еще раньше — на нож.
Как смотришь на вещи, которые могут — или не могут — тебя убить..
Видимо, пятница, и мой номер в гостинице «Шангри-Ла» идеально убран, чист и пуст. По телевизору показывают фотографию бельгийского убийцы, у него лицо нормального человека. Мужчины убивают женщин, потому что не могут терпеть присутствия реальной женщины в теле женщины, которая им нужна. Бельгийского убийцу содержали в одном из этих лагерей перевоспитания, через которые в наши дни проходят многие: настоящие убийцы и убийцы потенциальные. Мужчины, воспитанные на старой порнографии или на древних религиях, которые приходят в лагерь, чтобы избавиться от убийцы у себя внутри. Мужчины, убивающие женщин. Так написано у них на футболках. Несмотря на то что результаты бывают разные, в целом лагеря перевоспитания доказали свою эффективность. Мужчин, убивающих женщин, много. В прессе это называют «новый вирус». Интернационал феминисток называет это «древний враг».
Рядом с кроватью на электрическом подносе стоит бутылка шампанского. Холодное шампанское с утра, и шум машин в Пинанге, проникающий сквозь открытую дверь на балкон, и шум моря, проникающий сквозь ту же дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71