Потом позвонил Кшиштоф. Он сперва очень обрадовался, что птенец вроде бы спасен, но потом всерьез расстроился, когда я без обиняков заявила ему, что он, Кшиштоф то есть, не в моем вкусе. Мне показалось, что лучше сказать это прямо. Хотя говорить такие слова больно, особенно потому что это неправда. Он нравится мне все больше и больше, но это нечестно будет с моей стороны — подогревать наши отношения, раз я знаю, что скоро в живых останется лишь один из нас. Ему надо дальше строить свою жизнь. Пускай садится в свою красивую машину, едет в Польшу и найдет там себе зазнобу. Я думаю отписать ему денег за все, что я заставила и еще заставлю его пережить.
22 июня
Летала с Консуэло и получила разрешение взлететь самой, она не дотрагивалась до ручек. Даже вспотела, пытаясь на ветру удерживать самолет ровно, и в первый раз почувствовала, что это я лечу. Теперь я уверена, что справлюсь. И готова исполнить план в ближайшие дни. Мне надо только еще кое-что утрясти.
23 июня
Написала письмо папиному адвокату, попросила немедленно продать дом со всей начинкой и машинами за цену максимального предложения и на вырученные деньги учредить Фонд помощи суицидалам имени Юлии. Я распорядилась, чтобы деньги были пущены в рост с таким расчетом, чтобы ежегодно можно было выдавать восемь-десять стипендий размером в пятьдесят — сто тысяч крон. Я желаю, чтобы в комиссию по распределению денег вошел один бывший папин коллега и один экс-суицидник (его они пусть найдут сами). Эта комиссия должна рассматривать прошения по мере поступления. Устанавливать какие-то сроки подачи заявлений по-моему глупо, потому что желание жить или умереть возникает и проходит в любой момент в течение всего года. Я приложила список требований, которые должны быть выполнены для того, чтобы заявление могло быть рассмотрено. Например, недостаточно немного хандрить. Соискатель должен документально доказать, что находится в подавленном состоянии давно и обращался за помощью. Деньги из фонда могут использоваться как угодно, лишь бы суицидалу стало легче жить, на них нельзя только покупать орудия самоубийства. В остальном же человек волен исполнять все свои желания — путешествовать, покупать себе друзей, лошадей, собак, музыкальные инструменты, да что угодно. Разрешается обращаться за грантом несколько раз, через год после получения денег грантополучатель должен предоставить фонду небольшой отчет, на что они пошли и был ли от них прок. Проблемой такого фонда наверняка станет то, что некоторые суицидалы трудно воспримут отказ, возможно для кого-то он станет последней каплей, но тут уж что поделаешь, всех спасти невозможно. К тому же и нежелательно, наверное. Кто всерьез хочет умереть, пусть умрет. А тех, кто думает, что хочет смерти, но в глубине души мечтает жить, — а я убеждена, что таких большинство, — отказ вряд ли глубоко потрясет.
Еще я написала, что Кшиштоф должен получить машину «БМВ» и миллион крон. На самом деле он на ней уже ездит, но я не знаю, соблюдены ли все формальности, перерегистрация и прочее, так что на всякий случай я внесла этот пункт. У меня такое чувство, что Кшиштоф привязался к «БМВ» всем сердцем.
Кшиштофу отходит и Финч Хаттон, если он согласится его взять. И лучшие папины лыжи. Все это я написала в письме. Сейчас пойду его отправлю, с уведомлением о вручении, чтобы надежно, и мне останется только проститься с Консуэло, Констанцией и психогейром. Естественно, так, чтобы они не поняли, что это прощание.
Все, отправила письмо. Получила квитанцию. Женщина на почте сказала, что его доставят в Осло через четыре-пять дней.
24 июня
Сегодня ни с кем не говорила. Весь день сидела на террасе и смотрела вдаль. Я чувствую, что готова и полна холодной решимости. Такое же чувство было у меня накануне той первой попытки, в январе. Никакой печали и уныния, правда, и радостного подъема тоже не наблюдается. Душевная и мыслительная работа проделана, теперь остается только сделать дело, на чью-то помощь рассчитывать не приходится, только на себя. Дальше ждать у моря погоды я не могу. Сегодня много думала о том, что можно бы сделать и что я делаю — или не делаю. Всякий день состоит из множества движений, мыслей и порывов. Некоторым образом мысль — тоже движение. Просто неразличимое. Но в голове что-то сдвигается. Сигнал посылается и возвращается. К завтраку я успела сделать тысячи мускульных движений и перекидать в мозгу миллионы информационных импульсов. Я кручусь в кровати, скребу щеку, ворошу пальцами волосы, пялюсь в пространство, спускаю ноги на пол, иду в туалет, и даже эти простых три слова — иду в туалет — предполагают невероятное множество решений, согласований, сочетаний и сочленений, чтобы они завершились неким действием. За простотой всего этого, совершаемого легко, будто играючи, так же легко забыть, что этот затверженный ритуал отточенных движений может быть использован не только для того, чтобы продолжать жить как прежде. Ритуал можно изменить. С той же легкостью и непринужденностью, с которой человек доходит до туалета, он может взобраться на парапет моста и прыгнуть вниз. Движения и течения потоков информации в мозгу останутся теми же. Поднять ногу, взяться рукой, подтянуться, отпустить руки, закричать. Говорят, что мы используем мощность нашего мозга только на несколько процентов, не знаю, правда ли это, но я убеждена, что мы совершаем лишь малую толику тех движений, для которых создано наше тело. Потому что движемся мы в рамках маленького и безопасного мирка, где мы заранее знаем, что запустит цепочку причин и следствий и как мы ее потом прервем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44