Я заметил на ящике выемку или зарубку, сделанную ножом, в виде полумесяца или буквы „с“, и справа от нее диагональную черту, нижний конец которой доходил до основания „с“ и, возможно, явился половиной незаконченной буквы „V“. „Comando de Venganza“? Галарса и Фескет предполагают, что эти выемки случайные царапины. Арансибия, напротив, согласен с моим мнением: Покойницу обнаружили. Я отдал приказ о немедленном аресте унтер-офицеров Льюбрана и Абдалы и самом строгом их допросе. Они ничего не говорят. Теперь нам надо переложить Покойницу в новый ящик, поскольку на прежний нанесена метка».
С тех пор кочевница непрестанно перемещалась, всякий раз со все более короткими интервалами. Куда бы ни переезжало тело, за ним следовала его свита из цветов и свечей. Они появлялись внезапно, при малейшей небрежности охраны: иногда всего один цветок и одна свеча, но всегда горящая.
Полковник хорошо помнил утро 22 апреля: путешественница казалась утомленной после трех недель блуждания по автофургонам, военным автобусам, батальонным погребам и походным кухням. Он было уже смирился с мыслью похоронить Ее на кладбище Монте-Гранде, когда Арансибия, Псих, предложил спасительный выход — что, если он приютит Ее в своем собственном доме?
Псих жил в районе Сааведра в трехэтажном шале: на первом этаже находились столовая, подсобная комната и кухня с дверью, выходившей к гаражу и саду; на втором — супружеская спальня, спальня для гостей и санузел. Напротив первой из спален была дверь в мансарду — там Псих хранил свои архивы, карты из Военного училища, стол со слоем песка и оловянными солдатиками, продолжавшими бесконечное сражение на Эбро, и кадетскую форму. Эта мансарда, как полагал Псих, была идеальным местом для Эвиты.
А что скажет жена? Полковник посмотрел медицинское заключение: «Элена Эредия де Арансибия. Возраст 22 года. Беременна на третьем месяце». Теперь он даже не помнил, в каком порядке все происходило. Тело перевезли в район Сааведра ранним утром 24 апреля, между тремя и четырьмя часами. Она лежала в темном простом ящике из нелакированного орехового дерева, с официальными сургучными печатями «Аргентинская армия». При тусклом свете лампочки в сорок ватт Псих и он трудились в грязном гараже, где пахло плесенью и дешевым табаком, время от времени прислушиваясь к тихим шагам жены.
Когда они, спотыкаясь на узких изгибах винтовой лестницы и натыкаясь на слишком высокие перила, поднимали тяжелый ящик в мансарду, это были всего лишь двое усталых мужчин. Полковник услышал, что в спальне ходит взад-вперед жена Арансибии, услышал, что она стонет и зовет сдавленным голосом, будто во рту у нее кляп:
— Эдуардо, что там происходит, Эдуардо? Открой дверь. Мне плохо.
— Не обращайте на нее внимания, — прошептал Псих на ухо Полковнику. — Она просто невоспитанная женщина.
Жена продолжала стонать, когда они наконец подняли ящик и засунули его между картами. Через щели в окнах проникал бледный свет зари. Полковник был удивлен педантичным порядком в мансарде и заинтересовался тем, в какой момент Арансибия прервал сражение у Эбро на столе с песком.
Они еще долго возились, накрывая Покойницу ворохом документов. По мере того как бумажные листки ложились на теле, оно подавало слабые знаки: потянулись тоненькие нити химических запахов и появилось еле заметное свечение, похожее на облачко, плавающее в спокойном воздухе.
— Слышите? — сказал Псих. — Женщина пошевелилась. Они убрали бумажки и стали за Ней наблюдать. Она лежала спокойная, бесстрастная, все с той же коварной улыбкой, которая так волновала Полковника. Они смотрели на Нее, пока утро для них не слилось с вечностью. Тогда они опять накрыли Ее саваном из бумаги.
Порой до них доносились жалобы жены. Они слышали обрывки фраз, слова вроде: «Пить, Эдуардо, пить, воды», все неразборчиво. Звуки эти слепо кружили по мансарде, будто овод, и никак не желали исчезать.
В тяжелой ореховой двери мансарды, у основания лестницы, были два замка. Арансибия, прежде чем вставить длинные бронзовые ключи в скважины и повернуть, показал их Полковнику.
— Это единственные ключи, — сказал он. — Если потеряются, придется взламывать дверь.
— Дверь-то дорогая, — возразил Полковник. — Я бы не хотел ее ломать.
Вот и все, что было. Он уехал и в тот же миг начал тосковать по Ней.
В течение последующих недель Полковник всерьез старался забыть об одиночестве и беззащитности Эвиты. Ей лучше там, где Она сейчас, твердил он себе. Ее уже не осаждают враги, и не надо Ее защищать от цветов. Свет из окна скользит по Ее телу под вечер. А он-то что от этого выиграл? Отсутствие Эвиты вселяло труднопереносимую грусть. Иногда он видел в городе еще оставшиеся на стенах клочки плакатов с Ее лицом. На этих обрывках, вся в пятнах, Покойница бездумно улыбалась из небытия. Бог мой, как он по Ней тосковал. Он проклинал тот час, когда согласился на план Арансибии. Если б он немного больше подумал, то нашел бы в нем недостатки. Она была бы спрятана в каком-нибудь углу его кабинета. Он мог бы в этот самый момент поднять крышку и посмотреть на Нее. Почему он этого не сделал? Бог мой, как он Ее ненавидел, как в Ней нуждался.
На своих карточках он записывал всякие мелочи: «7 мая. Приказал начистить сапоги и шпоры. Ничего не произошло. \\\ 19 мая. Встретился с Сифуэнтесом в „Ричмонде“. Выпил семь стопок белого. Ни о чем не говорили. \\\ 3 июня. Ходил к девятичасовой мессе в церквовь Сокорро. Видел вдову генерала Лонарди. Немного постарела. Поклонился ей. Она в ответ скорчила гримасу. Воскресенье, в Службе: никого не было».
9 июня, незадолго до полуночи, он услышал шум пролетавшей на юг эскадрильи транспортных самолетов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119