Но если по дому у него будет хотя бы одно дело, например почистить картошку, то он про него непременно забудет, потому что от художников такого требовать непозволительно!
Он целыми днями творит у себя в мастерской и слушает джаз, если, конечно, не таскается по галереям и не уговаривает людей дать ему возможность выставить там свои сучья. Ничего особенного Инго не создал, а у мамы не было времени даже на вечерние курсы по росписи батика, потому что ей приходилось работать сверхурочно, чтобы одной заработать на сосиски и наши кеды для физкультуры. Насколько я могла судить по голосам, доносившимся через стену, из-за этого они и ругались. И когда я увидела распахнутую дверь, в груди у меня все сжалось.
Фунтик сидел на диванчике в кухне, выпрямившись и глядя в книжку, которую держал вверх ногами.
— Что случилось?
Он не ответил и не пошевелился, только несколько раз сглотнул. Похоже, скандал случился только что.
Я прошагала в спальню. Мама лежала на кровати прямо в ботинках, положив руки под голову и глядя в потолок.
— Ты уже дома? — рассеянно спросила она. — Как дела в школе?
— Давай пропустим это место! — сказала я, снимая с нее ботинки. — Почему Фунтик сидит на кухне и таращится в книжку, как будто туда ударила молния? И где Инго?
— Наверное, в своей галерее… — Голос у мамы был таким тихим и тоненьким, словно его выжали из соковыжималки.
— В какой еще галерее?! Что у вас тут случилось, черт возьми?
— Инго арендовал галерею, в которой будет выставлять свои скульптуры. И хватит ругаться!
— Буду ругаться, если ты еще раз ляжешь в постель в ботинках! И что такого, пусть попробует продать немного своих деревяшек, может, хоть на сосиски заработает.
— Он снял галерею на лето. Аренда обошлась в четырнадцать тысяч. Этих денег как раз хватило бы мне на права и немного осталось бы на техобслуживание.
Все ясно, туман рассеялся. Значит, все дело в Инго. Интересно, насколько далеко они зашли?
— Ты можешь занять эту комнату, а я переберусь в мастерскую, — сказала мама, уставившись в потолок. — А Фунтик может переехать в твою комнату.
Ого! Вот, значит, как.
— Какого черта ты выставляешь за дверь отца Фунтика? Я уйду от тебя, буду снимать квартиру в городе и заберу его с собой!
— А почему это я не могу его выставить? — удивленно спросила она. — Ты, кажется, никогда особенно не заботилась об Инго. Все десять лет только и делаешь, что ворчишь на него. И хватит уже ругаться!
— Я привыкла к нему. На кого я теперь буду ворчать? Тем более Фунтик его любит. Видела, он притащил домой сучья и полирует их, чтобы стать художником — как папа. Черт!
— Я так устала, — пробормотала мама и заплакала. Слезы лились из глаз, словно из протекающих кранов, а мама молчала.
Я пошла к Фунтику.
— Слышишь, я иду за папой! Мы скоро вернемся, — сказала я, и он немного расслабился, но в книгу таращиться не перестал. Как будто ничего страшного не сможет произойти, если он будет сидеть неподвижно.

ФЕВРАЛЬ
Мыльная опера № 2, с клубом игры в гольф

Была б счастлива сообщить вам, что сразу напала на след Инго и нашла его в галерее, убитого горем, со впалыми глазами. Я бы рассказала ему, что мама очень устала, а он бы ответил, что сейчас у него как раз полоса удачи, он продал скульптур на четырнадцать тысяч, но, кроме нас, его больше ничто не радует и он только что записался на вечерние кулинарные курсы. Они с мамой, всхлипывая, упали бы друг другу в объятия на кухонном диванчике, а Фунтик сидел бы между ними и обнимал их за плечи. Прямо как в женских журналах.
Только, к сожалению, в жизни так редко бывает, скажу я вам, если вы сами еще не заметили.
Во-первых, как мне найти Инго? Откуда я знаю, куда он делся, он и вправду мне был безразличен, хотя я с ним никогда откровенно не ругалась. Не могла же я вернуться и спросить у мамы. Если ты только что вылетел из дому, хлопнув дверью, ты не можешь так запросто влететь обратно, чтобы что-то спросить. Не идти же в отдел потерянных вещей в полицию, чтобы заявить о потерявшемся отчиме. (Кстати, ну и словечко — «отчим». Словно это кто-то, требующий отчета, строгий, в очках со стальной оправой. А Инго большой, лохматый, одежда на нем болтается, будто ее сбросили на него откуда-то сверху.)
Поскольку я не знала, с чего начать, то отправилась прямиком к Пии. Я подумала, что она специалист по части семейных ссор, ведь ее родители развелись год назад. Сначала она об этом молчала, но, когда мы немного подружились, стала рассказывать.
«Папа хотел играть в гольф, а мама настаивала на тренажерном зале, — сказала Пия. — Она всегда все делала ему назло».
Пия с мамой жили в том же доме, где располагался Торговый центр. Мама до сих пор там живет, только теперь одна. Еще у Пии был брат, молодой бравый солдат, который учился где-то за границей. Она происходила из старинного рода военных, папа был майором — тяжкая доля, по ее словам. Пия говорила, что когда-нибудь и сама станет пехотинцем.
В тот раз она оказалась дома. Мы заперлись в ее комнате, самой странной из всех, что я когда-либо видела. Там были лишь кровать, ночник и табуретка с книгами.
«У меня внутри такой бардак, пусть хотя бы снаружи будет порядок», — как-то раз сказала она.
Я была единственной во всей школе, кого она пустила к себе домой зa многие годы — с тех пор, как однажды мама уговорила ее устроить праздник в честь дня рождения. К ним нагрянула целая шайка миленьких малолетних фашистов, которые притащили картинки с лошадками и поп-звездами и хотели увешать ими все стены от пола до потолка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25