Внутренние же помещения, сходившиеся, как к просторному атриуму, к холодной, с каменным полом прихожей, полной намокших плащей и заляпанных глиной сапог, всегда казались Хью сырыми и темными.
— Ну вот и все, — сказала Энн. Она положила последнюю сложенную вещь на аккуратную стопку и похлопала её ладонью. — Теперь пойду искать Миранду, надо послать её переодеться — пора идти в церковь. Большое спасибо, что помогли мне, Хью.
Христианское благочестие Энн, пусть и не подкрепленное четкой доктриной, было неколебимо и, как подозревал Хью, совершенно бездумно. Рэндл, чуждый религиозности, терпел её в Энн, гораздо менее терпимо он относился к тому, что его дочь, как он выражался, тоже «приобщают к богу». Однако Миранда, вообще-то скорее папина дочка, к удивлению многих, пока что твердо держалась материнской веры. Сам Хью, недемонстративно и опять-таки бездумно, в бога не верил. Религия осталась где-то далеко позади, среди многого другого, тоже забытого.
Теперь он с облегчением направился следом за Энн в сторону гостиной. Выйдя в коридор, он, как дуновение холодного ветра, ощутил присутствие в доме Рэндла. И, ощутив в этом дуновении предвестие грядущих бед, он подумал, с какой же леденящей силой оно, должно быть, коснулось сейчас робкой, незащищенной души Энн.
Гостиная была длинной комнатой с тремя большими окнами, ниши которых заполняли встроенные диванчики, крытые выцветшим кретоном. Окна выходили на парадное крыльцо и на ту же окаймленную буками лужайку. Розы, спускавшиеся под уклон, отсюда не были видны, и между высокими буками сквозило только белое с голубым стремительно летящее небо, которое резкий северо-западный ветер гнал вниз, через бледные разлинованные болота и дальше, на двадцать миль, к мысу Данджнесс и к морю. Гостиная была единственной, кроме спальни Рэндла, «серьезной» комнатой во всем доме, довольно, впрочем, приятной: блекло-зеленая обивка стен, изящная, хоть и обветшалая мебель — разнокалиберные «находки» из второстепенных антикварных лавок. По толстому светло-коричневому ковру разбросаны были неяркими пятнами потертые коврики, которые «в идеальном состоянии» ценились бы на вес золота, однако находились в состоянии далеко не идеальном. В большом книжном шкафу розового дерева помещалась семейная библиотека, куда теперь редко заглядывали: младшее поколение Перонеттов не увлекалось чтением.
Миранда устроилась в одной из оконных ниш, посадив перед собой трех кукол. Одной из них она укоризненно грозила пальцем и на вошедших не обратила внимания. Хью не знал, что думать о своей внучке. Он не мог, например, решить, как воспринимать её ребячливость. Миранда всегда казалась моложе своих лет, однако же ей как-то удавалось сочетать наивность Питера Пэна с таким лукавством, что Хью порой готов был усмотреть во всем этом некий маскарад. Но он тут же отгонял эту нелепую мысль. В конце концов, девочка в этом отношении — копия своего отца. Рэндл — тот настоящий Питер Пэн, и несправедливо было бы осуждать в Миранде эту затянувшуюся любовь к куклам, когда её отец до сих пор держит у себя в спальне игрушечных зверей своего детства. Оба они сродни всякой сказочной нечисти.
По внешности Миранда, конечно, живой портрет Энн, да, вот именно «живой», поскольку те же черты у неё наделены жизнью, почему и сходство ускользает от невнимательного взгляда. Бледность Миранда унаследовала от матери, но в лице её чувствовалась прозрачность мрамора, а в лице Энн — тусклая плотность воска. И волосы у Миранды красиво ложились на плечи, обрамляли лоб и глаза прямыми блестящими прядями, точно шапка из золотых и красных нитей, в то время как неухоженные волосы Энн при точно такой же линии лба были какие-то мертвые, мочальные, их только и оставалось что небрежно отбрасывать с лица. И все-таки, размышлял Хью, Энн до сих пор хороша — сильное лицо и этот её прямой зеленый взгляд, если б только её можно было увидеть как следует, а этого, пожалуй, уже никто не может. И ещё он подумал, что Энн сама виновата в том, что стала невидимой.
— Где Пенни? — спросила Энн.
— Понятия не имею, — отвечала Миранда, по-новому рассаживая кукол.
Миранда училась и жила в школе недалеко от Грэйхеллока, а субботу и воскресенье проводила дома. В эти дни она, по наблюдениям Хью, не делала ровно ничего. Она даже утратила интерес к лошадке Свонов, после того как два года назад упала с неё и сильно расшиблась.
— Он у себя?
Пенни жил в одной из башен, над спальней Энн. Миранда жила в такой же комнате, в другой башне, над спальней Рэндла.
— Раз я не знаю, где он, то и не знаю, у себя он или нет, — сказала Миранда, по-прежнему обращаясь к куклам. В такие-то минуты Хью становился в тупик.
— Ну ладно, — сказала Энн.
Ее философское отношение к дочери тоже вызывало у Хью недоумение и досаду. Его и теперь ещё иногда подмывало дать Миранде хорошего шлепка — когда она была поменьше, он, случалось, поддавался этому желанию и сейчас нисколько об этом не жалел.
— Я просто хотела его попросить вытереть посуду, пока мы будем в церкви.
— Я вытру, — услышал Хью свой собственный покорный голос. Он терпеть не мог хозяйственные дела, в которых Энн бессовестными намеками призывала его участвовать. Пенни и так уже делал больше того, что ему полагалось, а Миранда, по мнению Хью, — меньше.
— Вот спасибо-то! — сказала Энн. — Там ужас сколько её набралось. А Пенни, если появится, пусть тогда накроет на стол.
Пенни, разумеется, не заставляли ходить в церковь, поскольку его отец и мысли не допускал, что в наше время хоть один нормальный человек ещё может верить в бога. Хотя, в общем, о Джимми ничего плохого не скажешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102