– Я же хороший мальчик из католической семьи!– Перестань говорить со мной как с мамочкой. Во-первых, ты не мальчик: еще недавно тебе было тридцать пять, я знаю – смотрела в документах. Во-вторых, с католичеством это все как-то не очень вяжется.– Стелла! – прерывает меня Фрэнк.– А в-третьих, – повышаю я голос, – в-третьих, Фрэнк-и-и-и, нет ничего хорошего – ни католического, ни даже мальчишеского – в том, чтобы кончать женщине на лицо. Хорошая минетчица, а? Давно с ней знаком?Фрэнк с размаху ставит стакан на стол, расплескав сок.– Черт возьми, Стелла! Нельзя ли поуважительнее?!– Можно подумать, ты уважительно относишься к женскому полу!– Стелла, перестань!Мы стоим в напряженной тишине, сверля друг друга недобрыми взглядами. Да, возможно, я слишком далеко зашла. С другой стороны, меня бесит, когда люди – эти чертовы англичане – начинают отпираться, хотя я собственными ушами слышала, чем они там занимались. Но ничего, посмотрим, кто кого.– Оа. Оа. Оа! – кричу я прямо ему в лицо. – Оа, Фрэнки, детка.Фрэнк в полном смятении. Он проводит рукой по волосам, которые стоят дыбом, как оранжевое безе, а потом вдруг улыбается. И я тоже улыбаюсь. И мы оба хихикаем.– Злая ты, – говорит он. – Уйду я от тебя.– Я злая? Да я – сама доброта. Он закатывает глаза.– Фрэнк, я, конечно, понимаю, что это не мое дело, но “оа-оа”?..Фрэнк пытается сохранить суровый вид, но ему это не удается. Он начинает смеяться в нос, а затем, как и положено, – во все горло. От смеха у него на глазах всегда выступают слезы, и это меня обычно смешит. Как и сейчас. Мы оба смеемся, потом он виновато хрюкает – мы снова помирились.Вас, наверное, интересует, как вышло, что я живу в одном доме с рыжим, сексуально озабоченным мужиком? История долгая, но я лучше ее расскажу сразу, чтобы покончить со скучными отступлениями.Как вы уже могли догадаться, зовут меня Стелла. Вообще-то, на самом деле меня зовут Эстель, но мне так осточертело каждый день слышать, как люди коверкают мое имя – “Истель”, “Естели”, “Эствель” и даже “Эстер”, да еще просят продиктовать его по буквам, что несколько лет назад я переделала свое имя в более удобоваримый для англичан вариант. Как я уже сказала, наполовину я англичанка – по матери, а папа у меня француз. Подозреваю, что он еще и гей, хотя и не уверена; но так или иначе, вы еще убедитесь, что мой папочка, несомненно, самый странный мужчина в мире.Я выросла в Париже, но мама, как истинная англичанка, со свойственным этой нации снобизмом, прожив в чужой стране двадцать лет, упорно не желала учить мерзкий иностранный язык и говорила со мной исключительно по-английски. Так что родных языков у меня два, хотя в Париже я, конечно, говорила по-французски – с друзьями, знакомыми, в магазинах и ресторанах. Но каждый год на все лето мы уезжали в Англию, в Восточный Суссекс, к маминым родителям, поэтому по-английски я говорю как стопроцентная англичанка. И еще потому, что моя мать, едва уловив своим тонким английским слухом малейший намек на французский акцент, обрушивала на меня холодное “Детка, умоляю, не коверкай язык, как эти лягушатники”. Согласитесь, в мамином положении странно стыдиться всего французского – сама-то она была замужем за французом. Если мама пытается передразнить какого-нибудь француза, она делает примерно так: “фруа-труа-круа”, при этом картавя что есть мочи. Но на самом деле ее случай – почти типичный. Стоит представителю английской нации сочетаться браком с каким-нибудь “иностранцем”, как первые минуты блаженного обладания “экзотическим” супругом тут же сменяются годами хронического стыда.Когда мама с папой развелись, мне было четырнадцать, и после этого пару лет я жила в школе-интернате в Центральной Англии. Вот тогда-то я и поняла, что хотя могу говорить по-английски не хуже самой Джуди Денч< Джудит Денч (р. 1934) – английская театральная и киноактриса, сыграла чуть ли не во всех пьесах У. Шекспира. >, но в остальном безнадежная, неисправимая иностранка – особенно с точки зрения среднестатистического английского буржуа. Своих родственников я любила больше лошадей, отказывалась есть пережаренный говяжий фарш мерзкого серого цвета, зато не отказывалась целоваться и обниматься с мальчиками; курила (причем дома мне разрешалось выкуривать по одной сигарете в день), не играла в лакросс< Спортивная игра, популярная в английских частных школах, смесь футбола и хоккея; играют в лакросс на футбольных полях, небольшим резиновым мячом, с помощью клюшек-ракеток и в специальной амуниции – защитных шлемах, жилетах, налокотниках и наколенниках. >, чтобы не испортить форму икр (знаю, звучит ужасно, но это правда), и так далее и тому подобное – чем дальше, тем хуже. Тем не менее мне удалось завести несколько друзей с лошадиными лицами, я научилась неплохо играть в теннис, так что время не было потеряно совсем уж даром.Не буду утомлять вас подробностями своей студенческой жизни – пара лет в Сорбонне, год в Кембридже, специализация – языки романской группы. Главное, что могу сказать – я не слишком утруждала себя учебой, ходила по вечеринкам и вообще неплохо проводила время. После Кембриджа я вышла замуж за парня, с которым встречалась весь летний семестр. Нам было по двадцать два, и брак был обречен на неудачу. Однако совместная жизнь продлилась два года – два веселых, забавных года, после чего мы расстались большими друзьями. Более того, Руперт даже стал крестным моей дочки Хани.К моему великому сожалению, дружище Руперт, который после нашего развода вел весьма насыщенную жизнь истинного лондонца со всеми вытекающими последствиями в виде холостяцкой берлоги и всего прочего, полгода назад неожиданно отрастил бороду, собрал свои манатки и укатил на Гебридские острова изучать пернатых, питаться крабами, носить колючие свитеры и вообще, как он сам выразился, “
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67