Другой я, маленький, как листок на ветру, прозрачный, как вода, начинает плакать. Я обнимаю его, обнимаю себя, и мы сидим долго-долго.Позднее мы заказываем в номер горячий шоколад и смотрим Джонни Карсона Джонни Карсон (1925-2005) – вел в 1962-1992 гг. сверхпопулярную телепередачу «Сегодня вечером с Джонни Карсоном».

. Генри засыпает при включенном свете. После того как программа заканчивается, я смотрю на него, а его нет, он вернулся обратно в мою детскую комнату в квартире отца, сонный стоит у моей детской кровати, падает в нее. Выключаю телевизор и свет. Шум улиц 1973 года влетает через окно. Хочу домой. Лежу на жесткой гостиничной кровати, один. И по-прежнему не понимаю. 10 ДЕКАБРЯ 1978 ГОДА, ВОСКРЕСЕНЬЕ(ГЕНРИ 15 И 15) ГЕНРИ: Я в своей спальне со своим другим «я». Он пришел из будущего марта. Мы занимаемся тем, чем обычно занимаемся, когда остаемся одни. На улице холодно, мы оба достигли половой зрелости, но с девчонками пока еще ничего не пробовали. Думаю, этим занималось бы большинство людей, если бы у них были такие же возможности, как у меня. Но не подумайте, я не гей, ничего подобного.Позднее воскресное утро. Слышу, как в церкви Святого Джо звонят колокола. Вчера отец пришел домой поздно; думаю, после концерта он завис в баре; он был так пьян, когда вернулся, что упал на лестницу, и мне пришлось втаскивать его в комнату и на кровать. Я слышу, как он, кашляя, возится в кухне.Мой другой «я», кажется, нервничает, он постоянно посматривает на дверь.– Что? – спрашиваю я его.– Ничего,– отвечает он. Я встаю и запираю дверь.– Нет, – шепчет он. Кажется, ему трудно говорить.– Да ладно тебе, – отвечаю я.Я слышу тяжелые шаги отца прямо под дверью.– Генри? – спрашивает он, и дверная ручка медленно поворачивается.Внезапно понимаю, что случайно отпер замок, Генри кидается к нему, но поздно: отец просовывает голову в дверь, и там мы, на месте преступления. – Господи, – выдыхает он. Глаза у него расширяются, на лице появляется неописуемое отвращение. – Господи, Генри.Он захлопывает дверь, я слышу, как он возвращается в свою комнату. Бросаю на себя укоризненный взгляд, натягивая джинсы и футболку. Иду через коридор в спальню отца. Дверь закрыта. Стучу. Ответа нет. Жду.– Папа?Тишина. Открываю дверь и встаю на пороге.– Папа?Он сидит спиной ко мне на кровати. Он не шевелится, я какое-то время стою на пороге, но не могу заставить себя войти в комнату. Наконец захлопываю дверь и иду к себе.– Это была только твоя ошибка, только твоя,– сурово выговариваю я своему другому «я».На нем надеты джинсы, он сидит на стуле, сжав голову руками.– Ты знал, ты знал, что это случится, и не сказал ни слова. Где твое чувство самосохранения? Что, черт тебя возьми, с тобой случилось? Какой смысл знать будущее, если не можешь защитить себя хотя бы от таких мелких унизительных вещей…– Заткнись, – бурчит Генри. – Просто заткнись.– Я не заткнусь, – говорю я, срываясь на крик. – Ты понимаешь, тебе нужно было просто сказать…– Послушай, – покаянно смотрит он на меня. – Это было как… как тогда, на катке.– О черт!Пару лет назад я увидел, как в Индиан-Хед-парке маленькой девочке попало в голову хоккейной шайбой. Это было ужасно. Позднее я узнал, что девочка умерла в больнице. И потом начал возвращаться в тот день, снова и снова, хотел предупредить ее маму – и не мог. Я как будто был зрителем в кино или привидением. Я кричал: «Нет, заберите ее домой, не позволяйте ей кататься, заберите ее, она ушибется, она умрет» – и понимал, что эти слова были только в моей голове, и все шло, как и раньше.– Ты говоришь об изменении будущего, – говорит Генри, – но для меня это прошлое, и, насколько я знаю, с этим ничего нельзя сделать. В смысле, я устал, и вообще, я пытался, и поэтому все так и вышло. Если бы я что-то не сказал, ты бы не встал…– А зачем ты что-то сказал?– Потому что так надо. И ты тоже так сделаешь, вот увидишь.– Он пожимает плечами. – Это как с мамой. Несчастный случай. Immer wieder Снова и снова (нем.).

. Снова и снова, постоянно одно и то же.– Собственный выбор?Он встает, подходит к окну и стоит, глядя на задний двор Татингеров.Я просто разговаривал с собой, пришедшим из тысяча девятьсот девяносто второго года. Он рассказал кое-что интересное: он сказал, что думает, что когда ты в настоящем, во времени, есть только собственный выбор. Он говорит, что в прошлом мы можем только то, что уже сделали, и если мы оказываемся там, по-другому быть не может.– Но где бы я ни был, это мое настоящее. Разве я не могу решать…– Нет. Видно, нет.– А что он сказал о будущем?– Ну, давай подумаем. Ты идешь в будущее, что-то делаешь и возвращаешься в настоящее. Тогда то, что ты сделал, это часть твоего прошлого. Возможно, это тоже неизбежно.Я чувствую дикое сочетание свободы и отчаяния. Я вспотел; он открывает окно, и в комнату влетает холодный воздух.– Но тогда я не отвечаю ни за что, что я сделал не в своем настоящем.– Ну наконец-то,– улыбается он.– И все это уже случилось.– Да, что-то в этом роде.Он проводит руками по лицу, и я вижу, что ему пора начинать бриться.– Но он сказал, что ты должен вести себя так, как будто у тебя есть этот свободный выбор, как будто ты ответствен за происходящее.– Почему? Разве это имеет значение?– Очевидно, если ты делаешь по-другому, все будет плохо. И неправильно.– Он это на своем опыте знал?– Да.– И что произойдет дальше?– Отец не будет разговаривать с тобой три недели. И это, – он указывает рукой на кровать, – это придется прекратить.– Хорошо, – вздыхаю я. – Что-нибудь еще?– Вивиан Теска.Вивиан – это девушка из математического класса, о которой я постоянно думаю. Я ни разу с ней и словом не обмолвился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23