На дороге непрерывно слышалось громыханье и мелькали длинные тени — бесконечная вереница грузовиков продолжала свое отступление.
— Мы, кажется, только и делаем, что останавливаемся пить чай, — прибавил Квейль.
Задержка раздражала его.
— На этот раз из-за подачи бензина, — возразил Тэп. — Тут ничего не поделаешь.
— Вздор. Мы могли бы пересесть на другой грузовик.
— Из-за одной ночи ничего не случится. Я совсем разбит и Елена тоже.
— А где маленький грек? — вдруг спросил Квейль.
— Где-то здесь.
— Он пошел походить, — сообщила Елена и передвинулась к Квейлю, который продолжал стоять. Она оказалась у его ног и потянула его за брюки, чтобы он тоже сел, но он только дотронулся до ее плеча.
— Интересно, остался еще кто-нибудь в Афинах или нет? — заметил Тэп.
— Это еще что за новости? — спросил Квейль.
— Ты смотри, что делается. Вся армия отступает, — продолжал Тэп.
— Тогда Афины, вероятно, переполнены войсками, — заметил Квейль.
— Нет, я не то хочу сказать. Я думаю, что бомбардировочная эскадрилья эвакуировалась.
— Если от нее что-нибудь осталось.
— Не понимаю, где все «Харрикейны»?
— Еще в Египте, — вмешался старший лейтенант. Он погладил светлую щетину на своем подбородке и лег на спину.
— Нас, видно, здорово поколотили, — сказал Тэп.
— А ты на что рассчитывал? — спросил Квейль.
— Не знаю. Во всяком случае не на такое отступление.
— Нам все время придется отступать, — возразил Квейль. — Что еще можно делать, если не имеешь такой четкости, как у немцев? Или такой армии, как у них?
— Может быть, — ответил Тэп. — Но я продолжаю утверждать, что при равенстве сил мы их поколотим.
— Чепуха. Все наши методы устарели. И вообще все.
— Какая муха тебя укусила?
— Бросим, — сказал Квейль и пошел к своей машине.
— Как насчет чая? — обратился он к Макферсону, чтобы заглушить овладевшее им раздражение.
— Сейчас будет готов, — ответил сержант. — Барышня будет пить с нами?
— Она будет пить там, — ответил Квейль. Он сам не понимал причины своего упорного озлобления. Он испытывал его в присутствии Елены и Тэпа и когда разговаривал с Тэпом о происходящем. Зато Макферсон опять делал его самим собой.
— Что вы думаете насчет этого отступления? — задал он Макферсону неожиданный вопрос.
Макферсон помедлил, потом сказал:
— Скверно. Но мы ждали этого.
— А чем кончится, по-вашему?
— Дюнкерком. Мы всегда сумеем выбраться сухими из воды.
Макферсон говорил шутливым тоном, но Квейль знал, что он думает это серьезно.
— Пейте чай. — Макферсон протянул ему полную кружку. — Только сахару нет.
— Я пью без сахара.
— Мне кажется, нужно только крепко держать в руках то, что у нас есть, и мы возьмем немцев измором.
— Я тоже так думаю, — ответил Квейль, глотая горячий чай.
— Мы будем лучше драться на своей земле.
— Вы думаете, они вторгнутся в Англию?
— Не знаю. — Он вдруг заговорил с особенно резким шотландским акцентом. — Но если сунутся, ничего у них не выйдет.
— Я думаю, вы правы.
— Я тоже так думаю, — сказал Макферсон улыбаясь.
Сержант и некоторые из рядовых слушали эту беседу, не принимая в ней участия, так как Квейль к ним не обращался. Сами вступить в разговор они не решались. Квейль вдруг заметил, что они молчат; он понял, что его беседа с Макферсоном является исключением из общего правила, и почувствовал себя чужим среди этих людей. Он бы ушел, но не хотел возвращаться к Тэпу. Ему захотелось, чтобы Елена была здесь, — и он неожиданно обратился к Макферсону:
— Подите спросите мисс Стангу, не хочет ли она выпить чаю с нами.
Макферсон встал и пошел. Квейль прислушивался к глухому шуму непрерывного потока отступающих и голосам вокруг него — голосам, которые сдерживало его присутствие. Макферсон вернулся с Еленой.
— Я пила чай, — сказала она. — Но меня беспокоит твоя повязка. Как она?
— В порядке, — ответил он.
— У меня есть бинты, если вам надо, — сказал Макферсон.
— Не надо, — ответил Квейль.
— Нет, надо. Дайте, пожалуйста; я перебинтую утром, когда будет видно.
Квейль лежал на большом брезенте. Небо было подернуто дымкой, и лицо Квейля слегка покрылось росой. Елена села возле него, пощупала повязку и при этом нежно погладила его по голове. Его физическая усталость дала себя знать, и он заснул. Поворачиваясь на другой бок, он услыхал опять непрерывный грохот отступления. Все остальное молчало. Кто-то лежал на брезенте, завернувшись в одеяло. Квейль наклонился над спящей фигурой. Это была Елена.
— Елена, — позвал он тихо.
Она проснулась.
— Что такое?
— Идет дождь, — сказал он.
Она накрылась одеялом с головой. Он протянул к ней руку, и она взяла ее. Когда он лег, она тихонько накинула на него край одеяла.
— Ты промокнешь, — сказала она.
Теперь ничто не разделяло их, и он почувствовал ее тепло. Он подложил ей под голову руку, а другой рукой обнял ее за талию. Она спокойно положила руку ему на грудь. Он прижался к ней и почувствовал все ее тепло.
— Веди себя как следует, Джон. Пожалуйста, веди себя как следует.
— Я буду вести себя как следует, — тихо и послушно ответил он.
— Люблю, когда ты такой, — сказала она.
— Да, — ответил он. — Да. В этом все.
И потом была тишина, и прохлада влажного одеяла на лице, и его тепло, смешанное с ее теплом. И тишина.
25
Когда наступило дождливое утро, солдаты принялись готовить на примусе чай. Поток отступления не прерывался. Чувство опасности, ночью исчезнувшее, снова вернулось. Шофер первой машины стал налаживать подачу бензина, и Макферсон помогал ему. Квейль посмотрел на дорогу и понял, что надо торопиться.
— Мы поедем, — сказал он Елене, которая перебинтовывала ему голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119