Когда Мэррей отрезал наконец кусок, достаточный на ужин, он протянул его Зелу, тем самым молча приглашая его заняться своим делом. И тут тщедушный Зел весь сник и заплакал от унижения. Он схватил мясо, швырнул его об стену и опрометью выбежал в морозную тьму. Мэррей подобрал мясо, очень медленно и старательно обтер его и положил на сковородку. Рой взял ведро и пошел за водой и посмотреть, что с Зелом. Зел сидел около озерка и плакал, как малое дитя. Рой спокойно посидел возле него и потом сказал:— Будет, Зел. Здесь становится холодно.Зел пошел за ним и принялся стряпать и собирать на стол старательно и молча. Уже когда все насытились сочным, нежным мясом, Зел наконец прервал молчание.— А вы слышали тот выстрел? — спросил он жалобно.— Должно быть, еще один голодный браконьер подстрелил себе оленя на ужин, — успокаивающе сказал Рой.— А мне показалось, что это дробовик, — заметил Мэррей.— Может быть, это самсонова пушка? — предположил Рой.— Нет, — серьезно возразил Зел. — Никогда он не бросит Скотти.Рой улыбнулся собственной шутке, но почувствовал, что ему не хватает Скотти и Самсона. Ему не хватало возможности раз или два в сезон пойти к ним за реку, продолжить спор со Скотти или в который раз испытать прочность их товарищества, науськивая одного на другого.— Люблю старину Скотти, — сказал он вслух. — Туго бы пришлось без него Самсону.Никто не поддержал этого излияния чувств, и Рой выкинул это из головы. Ему не хватало и Джека: Джека в лесу, Джека в Сент-Эллене или просто Джека где бы то ни было. Об этом тоже следовало сейчас забыть, и Рой с изумлением убедился, что ему это легко удается. Здесь все на свете отступало куда-то. Рой словно переступил наконец границу, и в великом одиночестве этой жизни прошлое в нем начинало отслаиваться от настоящего. О прошлом можно было вспоминать и даже тосковать, но настоящее было вокруг него. Даже примитивная хижина казалась не так уж плоха, когда в ней не ссорились. Когда Зел вел себя поспокойнее, а Мэррей почеловечнее, и в таком небольшом убежище было достаточно просторно и уютно. Все это было частью настоящего, и Рой чувствовал, что нужно достойно прожить и эту жизнь. Каждое утро, и с каждым днем все сильнее, он предвкушал, как будет шагать вокруг озера, вверх по хребтам и куда-нибудь вбок наудачу. Пока двигались его ноги, он был счастлив, и Джек, и Скотти, и Самсон, и Энди были с ним как воспоминания детства; он помнил их ясно, но из его жизни они ушли.— Как дела с бобрами? — спросил его однажды утром Мэррей, собираясь в обычный обход. — Все еще хватает?— Едва справляюсь с ними, — ответил Рой.Мэррей улыбнулся:— Ну что ж, значит, скоро набьем мешки и в путь?Рой знал, что Мэррей хитрит, но не поддался на его уловку. Рой не торопился в обратный путь. В его отчаянии было и свое усталое удовлетворение; приятие несчастья, даже некоторое облегчение оттого, что всевластная судьба разом решила все сомнения. Раньше Рой никогда не мирился с вторжением судьбы в его жизнь, но сейчас неизбежность позволяла ему смотреть на себя со стороны, снимала труд что-либо решать и делать. Он даже мог представить себе Энди и Джинни и рисовать картину своего возвращения в Сент-Эллен.Эндрюс, конечно, разъярится. Временами ему не было удержу, и сколько раз мальчишкой Рой испытывал на себе тяжесть его кулака и удары головой, которыми Энди угощал его в приступе бешенства. Да! Энди разъярится. Ну, а дальше что? Что он скажет? Рой готов был засмеяться. Энди не привык сдерживать свой язык, вот он и обрушит все на Роя: ругань, проклятия, упреки, оскорбления, насмешки. Он мог сделать Рою больно, больней чем кто-либо. Основной упрек его Рою будет в вероломстве, скрытом обмане, холодном, расчетливом пороке. Рою, который сам никогда не искал выгоды в чужой беде, трудно будет все это выслушать. Но Энди насладится своей местью до конца, и Джинни тоже получит при этом свою долю. Тут картина затемнялась. Что предпримет Энди по отношению к Джин? Бросит ли он ей в лицо те же оскорбления, выставит ли ее распутницей, а самого себя безгрешным? Рой негодовал, его так и подмывало вскочить и предъявить Энди контробвинения. Какое право имеет Энди возвращаться и требовать восстановления того, от чего он сам бежал? Виноват во всем сам Эндрюс. Это он вторгся в их жизнь, он предал их. Но так ли рассудит Джинни? Она должна ощущать то же, что и Рой! Она знает, что между ними существует то, до чего нет дела Эндрюсу, что бы ни говорили на этот счет законы страны.Если бы Роем руководили возмущение и сознание собственной правоты, он сейчас же покинул бы хижину и направился бы прямо в Сент-Эллен. Но как только спадало облегчение, приносимое фатализмом. Рой опять становился грешником. Он знал, что с возвращением Энди Эндрюса виноватым оказался он сам, и Джинни, и весь мир. Джинни была для него потеряна, как потеряна была дичь в Муск-о-ги, и Сэм, и потерян Сент-Эллен. Ничего на свете, к чему Рой мог бы вернуться.— Что-то ты стал задумываться, дружище, — спросил его как-то Мэррей, выходя из дому. — Тебя что-нибудь заботит?Рой ничего не ответил, пожал плечами и пошел на свое озеро Фей.Ловля бобров теперь его раздражала; добывание шкурок стало для него тягостной повинностью, поэтому он стал ускорять ловлю такими способами, которых никогда себе не позволял раньше, как слишком пагубных и опустошительных для бобра. С собой у него было с десяток силков, и он стал ставить их проволочные петли вплотную к выходу из хаток и на шлюзах каналов, что означало поголовное уничтожение. Подобные методы охоты в Муск-о-ги всегда вызывали у Роя отвращение, но теперь он с удивлением ловил себя на том, что здесь у него такого чувства не возникает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70