2) К чему разбрасываться? Не лучше ли сосредоточить внимание на этих двух случайных незнакомцах: Патрике и Жане-Батисте?
До тех пор Габриель поддерживал с письменностью лишь сугубо утилитарные отношения, куртуазные, но не теплые. Он старался уместить не более чем на странице каждый из своих ботанических проектов, сопровождая их загадочными в силу краткости комментариями к рисункам. Изложив свой замысел на бумаге, он обычно брал заказчика под локоть и вел его на то место, где! предстояло разбить сад, а уж там говорил часами.
Теперь по вечерам в гостиничном номере — то 14-м, то 16-м, то 12-м, то 17-м, в зависимости от динамики смены жильцов, — он открывал для себя мир слов с их изначальной непокорностью, закоренелой привычкой вести кочевой образ жизни, с присущим им гурманством, нескромностью и манерой повсюду совать свой нос, а потом давать деру через черный ход.
В свои сорок лет он обратился к познанию очевидных вещей, таких, к примеру, как: влюбленный что капер, чьими кораблями стали бы слоги. Капер-влюбленный засылает корабли-слова далеко за горизонт. Туда, где произрастают растения, из которых потом получают пряности. А тот, у кого не хватает слов, так и остается в порту: едва появившись на свет, он уже дает течь, идет ко дну, растворяется в банальностях, покрытых жирной пленкой.
Словом, Габриель крепко сдружился со знаниями, опьяненный чувством. Он цеплялся за них, как за последнюю надежду. Его стол ломился от словарей, как некогда от набросков.
Некое словесное безумие овладело им в первой четверти 1965 года и больше его не покидало. А когда б не оно, разве осмелился бы он рассказывать так подробно одну из самых любострастных историй на свете?
Как он и полагал, его заметки на полях пробудили любопытство матери Патрика и Жана-Батиста.
— Мама, посмотри, что он написал!
— Мама, его заметки длиннее моего сочинения!
Конверты с официальным штампом не привыкли к такому вниманию. Прежде дети прятали их, не распечатывая, в шкафу за футбольными бутсами, там, куда родителям не вздумается заглянуть. Иные почтовые отправления, заподозренные получателями в возможности содержания укоризненных слов по поводу полного невладения дробями либо творительным падежом, заканчивали свои дни в илистых водах Ла Платы под сообщническим оком консьержа, которому внушили: «Мы никому не скажем, что ты стащил бочонок вина шато-фижак, а в придачу подарим специальный выпуск „Мируар де спор“, посвященный кубку мира по футболу».
Теперь, стоило почтальону заметить конверт с магическим штампом «Обучение по переписке», как он тотчас менял маршрут, спеша доставить его по назначению и обменять на щедрые чаевые.
— Мама, мама, послушай…
Получив обратно сделанное им задание, адресат начинал вызванивать мать, где бы она ни находилась, пусть даже на заседании по сбалансированию французской торговой политики.
— Это может подождать до вечера?
— Не может. Послушай.
И сын принимался читать заметки на полях стажера по имени Габриель, касающиеся появления цифры «ноль» или повседневной жизни театральной труппы во времена Мольера.
Повесив трубку, г-жа В. еще некоторое время не могла переключиться на обсуждение аргентинского долга Франции. А по вечерам, на званых ужинах, где она обязана была присутствовать по роду своих профессиональных обязанностей, она не скупилась на похвалы в адрес французской системы образования, особенно образования по переписке — неожиданного нововведения в стране, известной своей склонностью к домоседству, породившей — что правда, то правда — гениальных писательниц, творивших в эпистолярном жанре, таких, как г-жа де Севинье.
«Благодарю вас за то внимание, которое вы уделяете моим сыновьям», — написала однажды г-жа В. на визитной карточке с тиснением в ответ на дополнения, сделанные Габриелем в последнем творении Жана-Батиста на тему «Какие уроки можно извлечь из „Льва“ Жозефа Кесселя?» Она и не подозревала, что ее учтивость приведет ее в ловушку, из которой ей уже больше никогда не выбраться.
Габриель ответил, что педагогика — самая восхитительная и ответственная из обязанностей. И добавил: не замечала ли она у Патрика, в целом такого живого и трогательного ребенка, сбоев в арифметике? Письмо заканчивалось сожалением «не иметь возможности встретиться со своими любимыми учениками».
Г-жа В. была того же мнения: да, она тоже обратила внимание на недочеты Патрика в этой области и надеялась, что это пройдет. И спрашивала: не следует ли ему на сон грядущий повторять таблицу умножения, особенно на 7, 8 и 9?
Так между ними установилась переписка, которая постепенно вышла за рамки образовательного процесса и затронула более приятные для всех без исключения женщин темы (из тех, в которых можно признаться): английские сады, тибетские прорицатели, необычные салаты — для женщин то же самое, что для мужчин — футбол.
Мужу и в голову не пришло обеспокоиться завязывающейся перепиской. Он находился во втором сложном для мужчины периоде, когда появляются первые признаки старения организма, где-то к пятидесяти годам. Сорокалетний мужчина обычно еще мнит себя бессмертным и всемогущим. Одним из проявлений его спесивого скудоумия было восприятие всех чиновников как людей низшего сорта, самые презренные из которых — учителя, соглашающиеся на нищенские оклады. А вот дети были более бдительны.
— Мама, тебе не кажется, что с некоторых пор он больше общается с тобой, чем с нами? — шепнул Патрик, обнимая перед сном свою благоухающую и одетую в вечернее платье мать.
Это последнее предупреждение было пропущено ею мимо ушей, и в своей ближайшей командировке в Париж, до предела заполненной служебными и семейными делами, она не преминула выделить часок для встречи с замечательным педагогом своих детей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77