Снова был подведен респиратор, и он с отвращением заметил, как безобразно раздута ее левая ноздря, из которой торчит трубка. Еще одну трубку вставили в рот, она производила непрерывные чмокающие звуки – отсасывала накапливающуюся слюну, чтобы больная не захлебнулась. Всем, кроме него, казалось, что сон ее глубок и крепок, как чернильного цвета океан, в который падаешь, падаешь, падаешь, но так и не можешь достичь дна.
Он был упрям, и это длительное испытание лишь укрепило его веру и волю. Он знал. И знал, что она тоже знает. Сжимал ее костлявые пальчики в своих и время от времени чувствовал – о, он мог поклясться, это не показалось! – как они сжимаются в ответ. И эти спазматические движения, это сопротивление, что угадывалось в них, посылали ему сигналы – жизнь! жизнь! жизнь!
Утром, на рассвете, из дыры туннеля под каменным порталом «Чатокуа-Фоллз, 1913» вырвался поезд. Секунду назад туннель походил на пустую черную дыру, способную поглотить не просто весь свет, но и само представление о свете, и вдруг на полной скорости оттуда вырывается поезд. Пронзительный гудок, оглушительный и ритмичный грохот железных колес, от которого земля заходила ходуном, завибрировала до основания. А из трубы валит белый дым и пар, поднимается к небу, затеняет само солнце.
Она ждала у переезда. Локомотив неумолимо надвигался на нее, как огромный жадный зверь, но она не сдалась, не дрогнула, стояла храбро и прямо, с высоко поднятой головой. И только вся напряглась, готовясь к моменту, когда этот лязг и грохот налетит и поглотит ее – стояла она всего в нескольких футах от рельсов, – но вместо этого поезд начал замедлять ход. Шипя и свистя, локомотив тормозил. Рыжеволосый машинист высунулся из кабины и сердито смотрел на Марту – нет, он улыбался форменное кепи с козырьком лихо сдвинуто набок, глаза добрые и смеющиеся. И, старясь перекричать шум, крикнул ей:
– Залезайте, мисс! Только смотрите, осторожнее!
Марта побежала рядом с медленно двигающимся локомотивом, а машинист протянул ей руку в перчатке. Марта тоже протянула руку, он одним рывком оторвал ее от земли и втащил в кабину.
Состав сразу начал набирать скорость и мчался все дальше и дальше на запад, грохоча по деревянному настилу над болотом.
Ему позвонили в 7.35 утра, домой. Она умерла в течение часа, все попытки спасти ее не удались. Он плакал, сердито и горько. Он часто потом так плакал, вспоминая о ней и об этом. О том, что в самом конце его не оказалось рядом.
Вечерние тени

1
В конце зимы 1928 года шестнадцатилетняя девушка Магдалена Шён, моя бабушка по материнской линии, впервые отправилась в путешествие одна. Ей предстояло проехать поездом пятьсот миль, отделяющих Буффало, штат Нью-Йорк, от морского порта под названием Эдмундстон, штат Массачусетс. Никогда прежде этой застенчивой неопытной девочке не доводилось ездить самостоятельно; да и вообще она крайне редко выбиралась из района Блэк-Рок, где жили преимущественно выходцы из Германии и Венгрии. И где родилась она у иммигрантов с юга Германии. По-английски Магдалена до сих пор говорила с акцентом и страшно стеснялась в присутствии незнакомцев, словно страдала заиканием или имела какой-то физический недостаток. И очень боялась уезжать из дома, но выхода не было. В семье было семеро детей, столько ртов не прокормить, и где напастись на всю эту ораву одежды. К тому же скоро на свет должен был появиться восьмой ребенок, а потому родители решили отправить Магдалену в Массачусетс, к пожилой тетушке, сестре отца. Бездетная вдова, она после удара осталась прикованной к постели и мучительно страдала от одиночества и отсутствия семейной заботы. Но почему именно я должна ехать, почему я? Так возражала Магдалена, и тогда ее мать с улыбкой заметила, точно это все объясняло: Твоя тетушка Кистенмахер была замужем за богатым человеком, она оставит нам деньги.
И вот в состоянии шока, ошибочно принимаемого за уступчивость, Магдалену посадили в трамвай, идущий до центрального вокзала, из багажа у нее при себе были лишь обшарпанный чемоданчик с вещами да сумочка с сандвичами, питьевой водой, молитвенником и четками. И предупредили: В разговоры ни с кем не вступай, особенно с мужчинами в поезде. Просто отдай билет кондуктору и молчи.
Напряженно выпрямив спину, Магдалена сидела у закопченного окошка и, сжав зубы, старалась побороть отвратительное ощущение тошноты от рывков, толчков и раскачивания поезда. Она избегала смотреть на кого бы то ни было, в особенности – на громогласного и бесцеремонного кондуктора в униформе, который забрал у нее билет. Большую часть первого дня Магдалена просидела, глядя в окно или просто с закрытыми глазами, а губы шевелились в беззвучных молитвах Деве Марии, которые, как она поняла, проехав первую сотню миль, были совершенно бесполезны. Она не плакала, нет, но время от времени на щеке блестела яркая слезинка, напоминавшая дождевую каплю. Плакать тоже было бесполезно.
Она думала: Моя мать от меня отказалась! Мама просто выгнала меня из дому!
Из миллионов фактов всей долгой последующей жизни Магдалены Шён один всегда казался ей самым жестоким и непреложным, и она никогда об этом не забывала: Мама меня не любила, она выгнала меня из дому.
В вагоне было неудобно, жарко, полно разного народа, и большую часть пассажиров составляли мужчины. Все они с интересом поглядывали на Магдалену. Некоторые – совершенно неосознанно, будто дремали с открытыми глазами; взгляды других были преисполнены какого-то особого значения. Магдалена, конечно, не подавала виду. Она уже давно, лет с двенадцати, усвоила железное правило:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125