— Джентльмены!
— Не валяй дурака, — сказал Джулиан.
— Тогда пойдем на улицу.
— Джентльмены! Вам известны правила клуба?
Это был Стрейт. Он встал между ними, спиной к Фрогги, а лицом к Джулиану — выглядело так, будто он защищает Фрогги от Джулиана. Теперь уж не приходилось сомневаться, что адвокаты в курсе событий. Они смотрели во все глаза, а двое из них даже встали. Джулиан услышал, как один из них сказал нечто вроде: «Посмотрите, что он делает… одна рука». Он понимал, что они думают то, что подумал бы любой, услыхав об этой ссоре: они уверены, что он ударил Фрогги. Один толстяк, которого Джулиан встречал на судебных процессах в Гиббсвилле и ресторанах, подошел и, положив руку на плечо Фрогги, спросил:
— Он ударил вас, капитан Огден?
— Капитан Огден! — захохотал Джулиан.
— Имя капитана хорошо известно у нас в округе, — сказал толстяк.
— А вы член этого клуба, позвольте узнать? — спросил Джулиан.
— Да, и более того, мое имя вы никогда не встретите в черном списке, — ответил толстяк. — Можете не беспокоиться по этому поводу.
Удар попал в цель. Джулиан два-три раза попадал в черный список, но вместе с ним там бывали и Фрогги, и Картер, и Бобби Херман, и почти все остальные. Ничего особенного в этом не было; попасть в этот список можно было и за неуплату по счету в течение шести дней.
— Стрейт, этот человек член клуба? — спросил Джулиан.
— Да, мистер Лак — член нашего клуба.
— Лак? Его фамилия — Лакашинский, насколько мне известно.
— Какое это имеет отношение к нам? — спросил Фрогги.
— К нам? Нет, капитан, теперь я на одной стороне, а ты и все поляки, ветераны и сводники — на другой. И я останусь там, где я есть.
— Эй вы! — разозлился было толстяк.
— А! — махнул рукой Джулиан, почувствовав усталость и отвращение к себе и ко всем остальным. Он сделал шаг назад, занял позицию и нанес адвокату удар в челюсть. Человек упал, в горле у него забулькало, и он полез к себе в рот, пытаясь вытащить вставную челюсть. Подбежал второй адвокат, тоже поляк, фамилию которого Джулиан никогда не мог запомнить. В руке у него была бутылка с сельтерской.
— Поставьте бутылку! — крикнул Фрогги. — У него бутылка в руках!
Он тоже схватил бутылку, а Джулиан взял графин с водой. Стрейт, твердя «джентльмены, джентльмены, джентльмены», старался держаться подальше от них.
— Давай, — предложил Джулиан человеку с бутылкой.
Человек увидел графин и остановился в нерешительности. Другие адвокаты без особого труда забрали у него бутылку. Человек не сводил глаз с Фрогги. Он не мог понять, почему Фрогги предупредил Джулиана.
— Стайни, сходи за полицией, — сказал адвокат, которого Джулиан ударил.
Джулиан нанес ему новый удар, на этот раз по рукам, прикрывавшим разбитый рот, а потом по уху. Фрогги схватил Джулиана за плечо, чтобы оттащить его. Но Джулиан так резко выдернул плечо, что ткнул Фрогги в подбородок. Адвокат упал и лежал без движения, а Джулиан набросился на Фрогги и ударил его под ребро и в живот так, что Фрогги потерял равновесие и упал, зацепившись за стул. Джулиан снова схватил графин, швырнул его в человека с бутылкой и, не посмотрев, к чему это привело, выбежал из комнаты, сорвал с вешалки пальто и шляпу и поспешил к машине.
— Привет, приятель! — крикнул кто-то.
Джулиан уже нажимал на стартер, когда узнал в окликнувшем его Уита Хофмана. Такой же сукин сын, как и Фрогги, наверное, давным-давно ненавидит его. Автомобиль рванул из сугроба, подняв облако снега, и помчался наикратчайшим путем прочь от Гиббсвилла. Самое противное было то, что сверкающий под лучами солнца снег заставлял улыбаться, когда совсем этого не хотелось.

Твой дом — это центр нескольких поясов. Первый пояс — сам дом, второй — дома вокруг, которые ты знаешь чуть хуже собственного. Во втором поясе тебе известно, где на кровле домов следы от водостока, где на двери пуговка звонка, где в окне второго этажа видна спинка кровати, где обветшало крыльцо, велика ли трещина в асфальте на ведущей к дому дорожке, есть ли масляные пятна на подъезде к гаражу и как меняется изо дня в день глыба угля, от которой отбивают и отбивают куски, пока в один прекрасный день она не превращается лишь в черное пятно, и ты радуешься, что она больше не существует и у тебя нет оснований злиться на соседскую неряшливость. И так далее.
Следующий пояс — это жилые дома и строения, которые ты проходишь ежедневно по пути на работу. Жестяные вывески лавок, деревья, кору которых обглодали лошади, петли ворот, старинные весы, выбоины в мостовой, давно требующей ремонта, и мелькнувшие между домами городские часы. И так далее.
И еще пояса, пояса, в которых чем больше удаляешься от центра, тем больше удлиняются расстояния между знакомыми предметами. В одном поясе ты хорошо знаешь сто ярдов шоссе, а в другом знакомые места исчисляются в дюймах. В поясах знакомых память не требует усилий, а в чужих мозг должен работать, подсказывая, где сделать поворот и где ехать прямо, где погудеть в гудок и где замедлить ход. Когда Джулиан наконец пришел в себя, он уже находился в поясе мало знакомом, к юго-западу от Гиббсвилла, среди ферм пенсильванских немцев. Сначала он заметил, что едет, судя по тому, куда он добрался, по крайней мере, уже полчаса, а потом почувствовал, что на нем нет шляпы. Он протянул руку и нащупал шляпу на сиденье рядом, по пальцы не нашли привычной вмятины на тулье, и он пригляделся к шляпе. Поля ее не были загнуты вниз, и это оказался «стетсон», в то время как Джулиан обычно носил шляпы «Герберт Джонсон» из магазина «Братья Брукс». Он не любил, когда люди сидят в закрытых машинах без шляпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74