И если будет «вторая волна», то он встретит ее вполне подготовленным. Но на прошлой неделе Карлино, вернувшись с заседания, разбудил его среди ночи и заявил, что нужно хорошенько всыпать одному смутьяну, который отказался пожертвовать деньги в пользу фашистской партии. Карлино не скрыл и того, что речь идет об Альфредо. И тут же добавил, что он лично не может участвовать в этой операции, так как обещал матери не связываться больше с кор-нокейцами.
Освальдо попытался отвертеться.
— Кампольми — мой клиент! — оправдывался он. А про себя думал: «Это не боевая операция, а насилие». В конце концов ему пришлось согласиться, иначе Карлино, припомнив прошлое, мог подумать, что он трус.
Но всю субботу, все воскресенье и понедельник его мучили угрызения совести. Душевные терзания не оставляли его ни в поезде, ни на улицах. В понедельник он так засиделся в доме невесты, что, прибежав на станцию, увидел лишь удалявшиеся огни последнего поезда. На следующий день его алиби не вызвало никаких сомнений.
Но сегодня утром, едва прозвенел будильник, в его комнату вошел Карлино и сказал:
— Нынче вечером надо будет вправить мозги одному малому из Рикорболи. А чтобы опять не опоздать на поезд, ты лучше никуда не езди. На этот раз я тоже принимаю участие.
— Федерация не разрешает налетов. Хватит насилий! Теперь мы должны действовать только по закону! — возразил Освальдо.
Тогда и вспыхнула ссора.
Освальдо долго смачивал лицо мокрым полотенцем, чтобы сошли красные полосы, оставленные пощечинами Карлино. Потом он аккуратно уложил свои вещи в чемодан и простился с опечаленной Армандой, которая неподвижно стояла рядом.
— Мне только с вами жаль расстаться! Вы были для меня как родная мать. Впрочем, если разрешите, я буду вас навещать. Комнатку я, конечно, где-нибудь себе найду. А пока что на эту ночь сниму номер в гостинице.
Спустя полчаса Освальдо вышел из дома с чемоданом и с портфелем, полным образчиков бумаги; на голове у него было две шляпы, надетые одна на другую, на руке перекинуто пальто и непромокаемый плащ. Ристори отвел ему комнату рядом с Уго. Освальдо заперся на ключ, сел за стол и вынул вечную ручку. Раскрыв старую книгу заказов, он принялся начерно составлять рапорт руководству фашистской партии. В нем Освальдо подробно информировал о случившемся и письменно излагал свои мысли — те самые, которые он высказал в пылу спора с Карлино. Немного спустя он отправился в свою фирму, чтобы перепечатать рапорт.
День для работы был потерян! Эта мысль совсем расстроила Освальдо.
Глава девятая
Завтра — воскресенье. Зловещая неделя кончается.
По воскресеньям будильники молчат. Улицы убирают и в седьмой день недели, но мусорщику Чекки везет в мелочах: его день отдыха пришелся на воскресенье. Утром слышен только будильник супругов Каррези, но и тот звонит в необычно поздний час: Беппино должен прийти в ресторан после восьми. Впрочем, если проследить за всеми будильниками, которые трезвонят между семью и восемью часами, то к ним надо добавить также будильники Мачисте и Бьянки. Хотя Клоринда не спит, а, как она говорит, лишь дремлет после третьего «ку-ка-ре-ку» петуха Нези, Бьянка боится разбудить мачеху. А вот те, у кого жива мать, могут обойтись и без будильников. Карлино и Бруно и без них еще ни разу не опоздали на работу.
Итак, в воскресенье будильники молчат: корнокейцы, желая поспать немножко подольше, нарочно с вечера не заводят их. Улица долго остается безлюдной; когда, наконец, женщины появляются на порогах домов или выглядывают из окон, солнце уже высоко стоит в небе. Клоринда и Арманда первыми выходят из дому, направляясь в церковь к обедне. В это воскресенье Луиза не пойдет с ними; она осталась дома присмотреть за внуком. Сегодня вместо нее убирать у Синьоры отправится Фидальма, жена сапожника.
Потом выходит Мария Каррези, она идет подметать лестницу, а немного позже появляется Клара.
А вот показались и все остальные — идут в лавку за покупками. Стадерини уже успел перекинуться со своего балкончика двумя-тремя словами с Нанни. Из окна высовывается полуголый Мачисте, словно собираясь крикнуть своей лошади: «Не беспокойся, я сейчас к тебе спущусь». Джемма, так же как и Луиза, не пошла в церковь: она обещала зятю испечь его любимые пироги. Милена торопит мать, и Джемма суетится у плиты.
Часы показывают девять. Кузнец уже начал чистить коня, Джордано и Джиджи скачут по ступенькам лестницы, а Семира, вымыв маленькой Паккарде голову, причесывает ее у окна. Музетта и Аделе, встретившись в лавке угольщика на виа Моска, возвращаются вместе домой.
— Ночью мальчик ни разу не просыпается, — говорит маленькая сестричка Ауроры. И, стараясь придать себе побольше важности, восклицает: — Ах, какой мой племянник красавчик! Ну прямо младенец Иисус!
— Вынеси его как-нибудь на улицу, — говорит Аделе подруге.
Аделе одиннадцать лет; это стройная гибкая девочка.
Маленькая, бойкая на язычок Музетта пользуется удобным случаем, чтобы показать, что хоть она, Музетта, и моложе на год, но рассудительнее своей подружки.
— Ты думаешь, это игрушка?
— Свежий воздух ему наверняка не повредит!
— С нынешнего дня мы решили гулять с ним в городском саду. Что поделаешь, он к этому привык. Аурора каждый день носила его туда!
— Она так и не написала вам ни строчки! Какая нехорошая! — восклицает Аделе.
— Наверно, не могла! А ты, болтушка, помалкивай! — отвечает Музетта. — Хочешь поспорим, что сегодня лее от нее будет письмо?
А поскольку Иисус — неизменный предстатель за детей перед богом отцом и к тому же в последние дни особенно интересуется виа дель Корно, то ровно в девять часов сорок пять минут утра желание Музетты сбывается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136