Мачисте вдруг заметил, что вертит в руках карты и строит из них домики. «В безопасности ли Трибаудо?» — думал он.
Потом они перешли к обсуждению практических мер: определили задания, установили, чем руководствоваться в подборе кадров, решили вопрос об организации Красной помощи. «Но, конечно, если в этом будет нужда…» — сказал один из товарищей.
Пользуясь шифром, Трибаудо все записал: имена, явки, обязанности каждого. Он попросил, чтобы ему перечислили тех товарищей, на которых можно рассчитывать в случае вооруженного выступления.
После того как все это было сделано, литейщик сказал Мачисте:
— Ты что же забыл зеленщика Уго? Как его фамилия-то?
Мачисте ответил сквозь зубы:
— Он для нас потерян.
Трибаудо вмешался:
— Товарищ никогда не потерян, если только не стал предателем. Время трудное, и слабость иной раз простительна. Мы должны уметь убедить…
Мачисте не дал ему докончить.
— Согласен, но этот человек для нас потерян. Я зря говорить не стану, я любил его. А теперь он снюхался с фашистами.
Трибаудо сказал:
— Тогда надо остерегаться его больше, чем фашистов. Не так ли?
Трибаудо часто повторял: «Не так ли?» Он словно говорил: «Я советуюсь с вами». Это «не так ли?» было его поговоркой, привычкой, приобретенной за годы жизни во Франции, и все-таки всякий раз оно казалось проявлением нежности, сближающей, как поцелуй между братьями.
«Удалось ли ему укрыться в надежном месте?» — думал теперь Мачисте. Большими, неловкими руками, привыкшими к кузнечным мехам и молоту, он прислонял одну карту к другой, а из третьей старался сделать крышу. Ему никак не удавалось достроить второй этаж. На мучившие его вопросы он отвечал себе: как только ребята вернутся, схожу к литейщику — посоветоваться и узнать новости. Карточный домик снова рухнул. Мачисте услышал чьи-то торопливые шаги на лестнице. Подумал: «Наверно, Марио», — и встал ему навстречу. Открыл дверь, и перед ним очутился Уго. Уго был без шапки, растрепанный, дышал тяжело. Он сказал;
— Мне надо поговорить с тобой, — и вошел в комнату. Хорошо зная, где что стоит, он подошел к маленькому столику, налил себе настойки и выпил рюмку залпом.
— Что скажешь хорошего? — сурово спросил Мачисте.
Уго пригладил вихор и, подойдя к Мачисте, сказал ему:
— Посмотри мне в глаза! Я ошибся и прошу прощения. Но сейчас у меня нет времени на китайские церемонии. Поможешь мне или предпочтешь, чтобы я расхлебывал все один?
Сперва Мачисте подумал, что Уго кого-нибудь обокрал и спрятал краденое под лестницей. Ведь сейчас он способен на все. Нет, товарищ никогда не потерян. Достаточно посмотреть ему в глаза, как просил Уго, и снова ему поверишь; достаточно, чтоб он выдержал твой взгляд. В словах Уго, как в прежние времена, звучала искренность.
— Что такое? Что с тобой случилось? — спросил Мачисте.
Встревоженная Маргарита позвала его, Мачисте пошел к ней в комнату сказать, чтобы она спала спокойно:
— Это Уго. Пришел мириться.
Потом он вернулся и сказал:
— Садись!
— Надо сразу же договориться, — сказал Уго. — Если ты все еще не доверяешь мне, я лучше уйду.
Мачисте еще раз пристально посмотрел ему в глаза. Потом, желая ободрить Уго, сказал:
— Ну, что было, то прошло, — и протянул ему руку. И, как бы оговаривая условия примирения, добавил: — Однако ты должен мне многое объяснить.
— И даже очень многое! — воскликнул Уго. Непроизвольно они встали и, пожимая друг другу руки, поцеловались через стол. Потом Уго сказал:
— Ты знаешь, что случилось сегодня вечером? Хорошо! Знаешь, конечно, что я выпиваю с моим новым дружком Освальдо? Он мне признался, что поцапался с фашистами и за это они выгнали его из своей партии. Хорошо! Сегодня вечером я жду его, как всегда. И вдруг он является в черной рубахе, с револьвером и с кинжалом на пузе. Он был уже навеселе и извинился, что не может задерживаться. Я спросил, куда это он отправляется и зачем так вырядился. Я тоже немного выпил, но теперь, как видишь, все прошло…
Уго говорил торопливо, словно ему не терпелось поскорее дойти до самого главного.
— И тогда он мне рассказал. Это — «вторая волна». Сегодня мы, говорит, сведем счеты со всей шайкой бунтовщиков. Мы отомстим за Анфосси: тысячу за одного. Анфосси — должно быть, тот фашист, которого убили на виа дель Ариенто. А потом Освальдо говорит мне: идем со мной, я представлю тебя Пизано. Говорю тебе, я был выпивши, но тут вдруг совершенно ясно понял все, даже слишком ясно. Я бросился на него, и мне повезло: свалил его двумя ударами. Олимпия помогла мне положить его на кровать и полотенцами связать ему руки и ноги. Потом я привел его в чувство, наставил на него его же собственный револьвер и заставил рассказать мне все, что он знает.
После каждого слова Уго взгляд Мачисте становился все суровее и все внимательнее. Однако кузнец не прерывал Уго, слушал, не шелохнувшись, только крепко сжимал руки, упираясь локтями в стол. Вдруг локти изо всей силы надавили на стол, он приподнялся, сам того не замечая, и встал. В его голосе звучала тревога. Он сказал:
— Ну а потом что?…
— Оказывается, фашистский трибунал вынес приговор многим антифашистам, и этой ночью их выведут в расход. Освальдо случайно присутствовал там, когда на машинке отпечатывался список, и несколько имен запомнил. Я заставил его назвать эти имена. Так я узнал, что город будет разделен между отдельными отрядами фашистов, и они намерены нагрянуть внезапно.
Мачисте выпрямился:
— Имена? — спросил он.
— Я записал имена вот на этой бумажке, — сказал Уго, — но не знаю ни одного адреса. Освальдо не запомнил их. Действительно не запомнил, а то бы он мне сказал… — И Уго жестом дал понять, почему Освальдо сказал бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136