В ее голосе звучит искренняя тревога.
— Ничего особенного. Мелочи жизни, — отмахнулся я и, чтобы перевести разговор на другое, помахал перед наашкиным лицом сложенной вдвое бумажкой. — Знаешь, что это?
— Что? Я показал.
— В первый раз я прихожу к тебе без нарушения Устава. Это увольнительная. До утра.
— Увольнительная? — радостно переспросила Наташка.
— Да, я ведь, как мы договаривались, подошел к ротному, все ему рассказал, ну, что мы собрались пожениться…
— И что он? Я усмехнулся.
— Сказал, что я придурок, раз лезу головой в хомут… Но, как говорится, дело хозяйское. Благословил, мол, бог в помощь и все такое, и увольнительную выписал. Сказал, что будет давать увольнительные всегда, как только мне надо будет сходить к тебе.
— Ой, правда? — расцвела Наташка и бросилась мне на шею. — Хорошо-то как, правда?
— Хорошо, — кивнул я.
— А родителям звонил?
— Так уж тебе просто — взял и позвонил! Здесь же захолустное почтовое отделение, а не узел правительственной связи, верно? Заказал разговор. На послепослепосле-завтра.
Наташка зачирикала, защебетала, засуетилась, собирая на стол. Кажется, она уже видела себя летящей в скором поезде навстречу новой, счастливой жизни.
Я вынул из вещмешка бутылку водки и две — портвейна.
— У нас же праздник — вроде как помолвка, да? Зови подружек, надо отметить.
Она благодарно взглянула на меня и вышла. Минут через пять в комнату завалила толпа девочек-белочек-давным-давно-не-целочек и мальчиков-зайчиков-мазутчиков с хохотом, криками, бутылками спиртного, консервными банками и сковородками жареной картошки. Нас с Наташкой усадили в центре, обсели стол со всех сторон как мухи и пошли под здравицы и дурацкие шуточки опрокидывать стопарь за стопарем.
Я тоже приложился к водочке, хорошо так, по-хозяйски, и попустило. Покатила потеха Мы ели, пили, ржали, потом плясали до седьмого пота, так что пол под нами ходил ходуном, а когда устали, снова оседлали табуреты
— Андрюша… — пьяно прошептала мне на ухо Наташка, когда я после опасного пике плюхнулся на тубарь рядом с ней. — Андрюша… ты на меня не того?..
— Чего? не понял я
— Не сердишься? — За что?
— Ну… за все. Все-таки, это как-то против воли твоей…
— Не бери дурного в голову, тяжелого в руки, подруга, — обнял я ее за плечи. — Все нормально.
— Честно?
— Блин, конечно честно! Честнее не бывает. Я плеснул себе беленькой, закурил.
— Ну, просто, как-то, знаешь, не по себе мне. Кошки скребут на душе.
— Ой, Наташка, гони ты их на хер, вот что я тебе скажу!
— И сон плохой снился.. Я вздохнул.
— Слушай, не нагружай, ладно? Подумаешь, кошки! Эка невидаль! Ладно бы тигры уссурийские скреблись, а то…
Она облегченно рассмеялась.
— Скажешь тоже — тигры!..
— А вот пить тебе, подруга, совсем не след! О пузе своем забыла?
Она испуганно посмотрела на меня и торопливо отодвинула от себя стопарь.
— Прости…
— И курить не надо. В курсе?
Она с готовностью протянула мне свою дымящуюся сигарету. Я, не глядя, выкинул ее за спину, в распахнутое окно.
— Смотри у меня, подруга… Она прижалась к моему плечу.
— Андрюшенька, все у нас будет хорошо, честно-честно… Веришь?
— Ну…
— Я все, все сделаю, чтобы ты никогда не пожалел, что женился на мне… И по хозяйству, и вообще…
— Хорошо… — кивнул я.
— Я, знаешь, когда мама умерла, дома, в Кудара-Сомо-не, все-все по хозяйству сама делала, за батей да двумя младшими братьями — ну, там, уборка, стирка, готовка, шить, вязать умею, да и гвоздь вбить, если нужно…
— Проверим, — усмехнулся я. — И неоднократно.
— Только знаешь…
— Ну, чего?
— Не надо меня ненавидеть, ладно?
— Блин, да что ж ты гонишь, в натуре!..
— Я ж не со зла, не вертихвостка какая-нибудь, которой лишь бы повеситься на кого-нибудь, чтобы и дальше гулять, только уже со штампом в паспорте… Я ж взаправду, от души… Придется пахать — буду пахать, я привычная. Чего хочешь вынесу, перетерплю. И ни на какого другого мужика даже вполвзгляда не посмотрю, честно, никогда-никогда, только не ненавидь меня, ладно?..
Я обнял ее, прижал к себе, но если честно, то смотреть на нее боялся. Уж больно страшно все это было…
— Ладно, слушай, завтра я уезжаю в командировку, самое большее суток на двое. Через два дня позвонишь ко мне в часть. Три-три-два-четыре — это корпусной узел связи, скажешь, чтоб соединили с «Гранитом». Поняла? «Гранит» — это мой батальон. Скажешь, чтоб позвали Тыд-нюка из первой роты.
Она кивала, запоминая.
— И я тебе скажу, когда ко мне прийти — надо же вдвоем к ротному подойти, а потом в штаб, на предмет росписи: паспорта ведь у меня нет, а штамп надо же куда-то ставить, верно? Найти батальон легко: когда пойдешь от общага по погранцовской дороге, а потом у цистерн свернешь в лес, там тропинка есть. Только с тропинки никуда не сворачивай, а то заблудишься. По тропинке выйдешь как раз к забору нашей части. Запомни — ДШБ, десантно-штурмовой батальон, белое такое большое здание… Да я, может, тебя встречу, если в наряде не буду, поняла? Запомни, телефон узла связи — три-три-два-четыре. «Гранит». Первая рота, Тыднюк. Да звони где-то до обеда, не зависай. Лады? И, главное, не забивай голову разной чепухой, Все будет нормально.
Она счастливо вздохнула, крепче прижимаясь ко мне. Спокойно, сказал я себе, почувствовав, что начинаю дрожать от ее прикосновений. Спокойно. Все будет путем. А дрожь эта… Лучший способ с ней бороться — заняться сейчас одним интересным делом, тем более, что брчтан мой давно уже шашку из ножен рвет.
— Добро, ребята, — поднялся я. — Спасибо вам, что уважили, пришли поздравить. Надеюсь, что скоро соберемся тем же составом на свадьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144