Однако мне этого было недостаточно. Меня охватило нечто вроде злорадного любопытства: действительно ли будущее большеносых именно таково, каким я его себе и представлял? Но подробнее господин Ши-ми рассказывать отказался. Он лишь продолжал мотать головой. Взглянув на него внимательнее, я увидел его глаза, наполненные невыразимым ужасом. Мне сделалось жаль его, и я прекратил расспросы. Тем более что все и так было ясно... Мы еще немного посидели молча, и затем господин Ши-ми сказал, что больше всего ему хотелось бы уехать вместе со мной в прошлое. Но он знает, что компас времени может перенести только одного. Потом он обнял меня, говоря, чтобы я обязательно еще навестил его перед отъездом, и ушел.
Через несколько дней друзья-музыканты господина Ши-ми снова встречаются у него в доме. Для меня это будет последней встречей с ними. Так постепенно разрываются узы, связывающие меня со здешним миром. Этой музыки мне тоже будет не хватать. Однако порядок, пусть и в печали, лучше радости без порядка, если нельзя иметь то и другое вместе, а это, как мы знаем, встречается крайне редко.
Мои письма становятся все короче. Уже совсем скоро мы будем вместе сидеть под пинией в твоем саду, на западной лестнице Птичьего павильона, и я буду рассказывать тебе обо всем, о чем не успел написать. Конечно, я с радостью бы привез тебе станочек для глаз, облегчающий чтение, но это не имеет смысла: как объяснил мне тот высокосведущий человек, который в свое время через посредство госпожи Кай-кун делал такой станочек для меня – я нарочно спрашивал, – изготовить такой станочек для оставшегося на родине друга он может, лишь если будет точно знать зоркость его глаз. Большеносые учитывают мельчайшие различия в зоркости глаза и умеют измерять их. Поэтому заказывать станочек наугад не имеет смысла, ибо может случиться, что ты в нем будешь видеть даже хуже, чем без него. Но не расстраивайся: я привезу тебе другую вещь, которая наверняка тебя порадует. С ее помощью ты тоже сможешь лучше видеть. Обнимаю тебя и пока остаюсь –
твой Гао-дай.
ПИСЬМО ТРИДЦАТЬ ШЕСТОЕ
(воскресенье , 20 февраля)
Мой милый Цзи-гу,
возможно, это мое последнее письмо к тебе. Должен признаться, что сейчас, бродя по обширной нижней горнице моей Го-ти Ни-цзя, именуемой «Четыре времени года», я испытываю грусть. Ведь и Го-ти Ни-цзя, и весь город Мин-хэнь почти целый год были моей родиной. Где бы человек ни жил, по своей ли воле или нет, долго или даже очень недолго, там всегда остается частица его сердца. Мы живем настоящим, а настоящее – это всего лишь миг. Но миг тут же проходит, уходя в прошлое, а прошлое существует лишь в воспоминании. Воспоминание же непрочно. Со временем оно становится зыбким, потом тает и исчезает. Воспоминание – единственное, что остается нам от ушедшего настоящего; если о нем не вспоминают, то его все равно что не было вовсе. То же относится и к людям. Если мы перестали вспоминать о предках, значит, у нас их уже нет. Значит, мы сами отрезали себя от неба, и беспорядок уже наступил.
Большеносые не верят в порядок. Само это слово стало у них если не ругательством, то, во всяком случае, предметом споров между стариками и молодыми (впрочем, это противопостановление относительно: я убедился, что бывают, так сказать, и молодые старики, и юные старцы). Молодые воспринимают порядок как несвободу, как запрет делать то, что им хочется и когда хочется, как некоего стражника. Старикам же порядок представляется всеобщей дисциплиной, когда все ходят где положено и думают только как положено. Таким образом, истинный смысл порядка оказался большеносыми утрачен. И, если судить по теперешнему состоянию дел, вернуть ему этот смысл они не смогут. Молодые твердят, что порядок, о котором мечтают старики, отдает кладбищенским покоем, старики же упрекают молодых в том, что устраиваемый ими беспорядок перерастает в полный хаос. Да, истинный смысл порядка ими утрачен. Одна из причин этого, видимо, в том, что свое время и силы они тратят главным образом на копание в собственной душе, стараясь уяснить, чего та желает в данный момент, а чего нет. Если выясняется, что душа в данный момент не желает ничего определенного, они глядят в потолок и называют это «раскрепощенностью духа». Истинный смысл порядка ими утрачен. Порядок же – это осознание своего места в общей гармонии настоящего. На это большеносые возразили бы, что настоящее само по себе отнюдь не гармонично, поэтому нечего и осознавать. Да, этот довод они даже сочли бы неоспоримым. Однако благородному мужу должно быть ясно, что настоящее всегда гармонично, нужно лишь дать себе труд прислушаться к этой гармонии, понять ее, а это возможно, лишь когда человек не пытается все время уйти как можно дальше «вперед», прочь от самого себя. Но этого-то большеносые как раз понять не желают. Они не могут перепрыгнуть через свою тень. Они утратили само ощущение порядка. Сделав очередной шаг «вперед», они ушли от него прочь.
При этом нельзя сказать, чтобы никто из большеносых не догадывался об этом. В книге одного из их современных авторов я нашел замечательную фразу: тот, кто все время шагает, проводит полжизни на одной ноге. Эту фразу я часто цитировал в беседах со многими большеносыми. Они соглашались, улыбались, однако потом чело их снова омрачалось облаком нежелания понять. Нет, с ними ничего не поделаешь. Пора домой.
И все же мне грустно. Часть моего настоящего – и не такая уж малая часть, ведь я прожил здесь почти год, – на глазах съеживается, превращаясь в воспоминание. Этот мир был моей родиной, и это останется ему; как с родиной, я с ним и прощаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95