В двадцать четыре часа новость облетела студию: «Алек не вернется, пока Дженни не полюбит его».
Дженни казалось, что она окружена двадцатью докторами, постоянно измеряющими ей температуру. «Ну как, еще не влюбилась?» Все хотели ускорить лечение, наперебой расхваливая Алека, красочно расписывая его достоинства, уверяя, что второго такого чуда, как он, в целом свете не сыщешь. Правда, при этом не забывали упомянуть, как он всем им необходим…
Она все это знала. «Замолчите! Я не хочу слышать, насколько он нужен вам. Я хочу знать, насколько ему нужна я».
Алек — спасатель по натуре, он замечательно все раскладывает по полочкам, даже если вокруг полнейшая сумятица. Но Дженни не нуждалась в спасателях. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Через пару дней к ней в коридоре подошел Брайан. Попытался положить ей руку на плечо, но она отпрянула. Ей неприятны были его прикосновения. Рука беспомощно повисла в воздухе. Но он все равно заговорил:
— Я восхищен твоей цельностью.
— Цельностью? Что ты имеешь в виду?
— Наверное, слово не слишком удачное… Верностью — это больше подходит. Преданностью…
Цельность. Верность. Преданность. О чем он? Безусловно, она обладает этими качествами, но все эти годы он принимал их как нечто само собой разумеющееся. Почему же именно сегодня они так восхитили его?
— Не понимаю, что ты имеешь в виду. — равнодушно произнесла Дженни. «И понимать ничего не желаю». Она надеялась, что он оставит ее в покое.
Брайан захлопал глазами:
— Ну, ты же знаешь, о чем все толкуют… о тебе и Алеке…
Боже праведный! Он считает, что дело в нем! И она не может полюбить Алека оттого, что верна и предана ЕМУ!
Дженни едва сдержалась, чтобы не отвесить Брайану пощечину.
…В этом году никому бы в голову не пришло выдвинуть Дженни Коттон на соискание «Эмми». Все сюжетные линии были намечены блестяще, но опытный глаз сразу мог заметить, что многое делалось наспех. Первый руководитель Дженни, Фло Ньюмэн, эдакая «гранд-дама» в сфере шоу-бизнеса, сделала ей мягкое предупреждение, хотя она и сама знала, что, в общем-то, халтурит. А ведь решение было простым! Стоило лишь продлить каждую серию на полчасика. За час многое может произойти! Сразу же появится время, чтобы полностью развить каждую сюжетную линию.
Но от этой мысли Дженни бросало в холодный пот. Тогда семье придет конец! Как славно приходить сюда и чувствовать, что все любят тебя, верят тебе, нуждаются в тебе. Она при всем желании не сможет узнать новых актрис так близко, как Трину, Карен, Барб Эллен и Пэм. Придется каждый раз входить в артистическую словно в коктейль-холл перед церемонией вручения «Эмми». Слишком много глаз будет устремлено на нее…
Но это неизбежно. «Ты — сценарист лучшего шоу на телевидении. Почему тебе этого недостаточно?» — когда-то спросил Алек. Каверзный вопрос. И горький ответ… Придется пожертвовать всем, что ей так дорого, иначе шоу больше не будет лучшим…
Она набрала номер Джорджа. «Сообщи на телевидение, что мы согласны». Ох, нет. Дженни положила трубку. Сначала надо написать одно письмецо…
Январь, 21
Дорогой Алек!
До тебя скоро дойдут слухи, что наше шоу становится «часовиком». Это правда.
Дженни.
Он поймет, что это значит. И с какой неохотой она на это идет. Алек поймет ВСЕ.
Но письмо осталось без ответа.
«Я не могу предложить тебе свои услуги. Это слишком больно».
Вот что означало его молчание.
На телевидении шли бесконечные заседания по поводу утверждения нового графика работы их коллектива, а деньги тем временем разлетались с бешеной скоростью. Недостроенное помещение на третьем этаже постепенно приобретало очертания новых гримуборных. Актерам больше не придется тесниться на одном этаже, словно сельдям в бочке. В качестве нового режиссера была нанята Диана Саутфилд — одну из серий в неделю теперь снимала она. Диана виртуозно копировала стиль Теренса и Гила, но гораздо больше их интересовалась судьбой персонажей. Постепенно актеры стали обращаться к ней с вопросами, которые раньше задавали только Дженни. Самолюбие ее страдало.
«Теперь ты доволен, Алек? Вот и мы стали как все…»
Вряд ли он может быть этим доволен.
…Все кончено — и для него, и для нее. И даже если однажды утром она обнаружит, что страстно его любит — все равно уже поздно. Поведение Гастингса неопровержимо это доказывало. В нем постепенно умирали все чувства. Самоотречение чересчур дорого стоило этому человеку. Он безумно любил недоступную ему женщину и полностью смирился с этим. Он никогда не ставил под сомнение ее недосягаемость, не боролся за свою любовь…
— Почему бы ему не разозлиться? — спросил однажды Брайан нового режиссера. Дженни прислушалась.
— Потому что в нем умерла надежда, — ответила Диана. — А без надежды к чему злость?
Алек злился на нее всего одно мгновение, одно-единственное мгновение, когда кровь бросилась ему в голову… Но больше не злится. А это равносильно смерти…

«СПАЛЬНЯ МОЕЙ ГОСПОЖИ»
Эпизод 717
Молли: Правда ли, что мистер Марбл предложил вам служить у него?
Гастингс: Да. Но я не оставлю службу у Его Светлости. Никогда.
Молли (вежливо) : Но в другом месте обстановка может быть более благоприятной…
Гастингс (напрягается. Он понимает, что Молли имеет в виду Амелию, и не желает ее сочувствия) : Это не подлежит обсуждению.
Любовь Молли к Гастингсу расцвела пышным цветом. Она искренне сопереживала его горю и всем сердцем желала помочь ему. Но он отвергал помощь. Ее любовь была щедра, горяча и страстна, в противовес любви Амелии, рожденной страхом и отчаяньем.
Брайан все время старался помягче обходиться с Молли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87