Она рвалась вперед! Ей ведомы были законы жанра и последовательность сцен. Она прекрасно знала, какой будет следующая и, признаться честно, стремилась к ней всей душой.
— Ты смотришь сериал? — она даже не дождалась ответа. Конечно, смотрит, куда он денется! — И как тебе Гастингс?
— Он становится все более ледяным и монументальным, но ты не должна его винить. Он прекрасно исполняет свой долг.
На сто процентов неверный ответ.
— А как ты относишься к тому, что он отвергает Молли?
— Ну, это не очень-то красиво, но что ему остается? Он любит Амелию. И это вполне правдоподобно.
Разумеется. Ведь это сочинил не кто-нибудь, а Дженни Коттон! Но правдоподобное поведение, тем не менее, может быть патологическим, болезненным.
— А кто твой любимый герой? Если бы тебе предложили любую роль, кого бы ты выбрал?
— Джеймса Марбла.
Она больно стукнула его по колену:
— Не ври! Ты назвал его лишь потому, что счел неудобным указать на героя моложе себя! Робин — вот кто тебе больше всех по душе.
— Возможно.
Слово «возможно» тут было явно не к месту.
— Так вот, пораскинь мозгами: что с ним будет, если пройдут годы, и на его пути не встретится любви, если он останется бравым, но уже немолодым холостяком?
— Рэй взбесится и уволится. Впрочем, он женат.
— Мы говорили о Робине! Что с ним произойдет?
— Наверное, он утратит свой юношеский задор. И… — Алек умолк. — Ах, вот ты к чему… — он потер лоб. — Я, кажется, понял. Он или ударится в загулы или станет эдаким деревянным ханжой с поджатыми губами. Превратится в копию Гастингса… к которому ты больше не чувствуешь прежней привязанности.
Гастингс никогда бы до этого не додумался. Ни за что не понял бы, что жизнелюбие и задор могут быть привлекательнее спокойствия и безупречности. Серебро со временем тускнеет — но только когда им пользуются. Но какой смысл наводить на него лоск, если оно заперто в ящике? Алеку это было ясно.
Дженни наморщила нос:
— А что, если Робину жениться на Софи?
— На Софи? — брови Алека поползли вверх. — А это разумно? Ты сказала Рэю? Он подпрыгнет от восторга. Если ему нравилось работать со мной, то у него отлично получится и с Зельдой Оливер.
— Нет, я ничего ему не говорила. Я никому ничего не говорила. Я только что это придумала. Но ведь ты не станешь отрицать, что идея гениальна? Какой шанс для Софи и Робина стать воистину замечательными людьми, если они поженятся!
— Полагаю, пора сделать вывод, что единственный шанс для меня стать сносным человеком — жениться на тебе?
— Да, именно таково направление моих мыслей. — Дженни наклонила голову.
Алек завладел ее руками. Вот-вот начнется долгожданная сцена.
— Я знал, что Софи — это ты. Понял, как только Зельда сыграла первый эпизод. Но ума не приложу, почему вдруг я превратился в Робина? Мне всегда казалось, что я Гастингс.
— Ты был им… и, думаю, им бы и оставался, дай тебе волю. Но, Алек, подумай, кто по доброй воле согласится БЫТЬ Гастингсом?
Он потянул ее за руки, и она оказалась у него на коленях.
— Лучше быть Гастингсом, чем Лидгейтом.
— Да уж. Но, к счастью, этими двоими наш выбор не ограничен. — Дженни прислонилась к его плечу, ничего не видя, кроме его лица. Оно заслонило для нее весь мир — четкие линии скул, широко расставленные глаза… — Я люблю тебя, Алек. Правда, люблю.
— Кажется, я начинаю в это верить. — Он крепче обнял ее за плечи, но вместо того, чтобы прижать к груди, немного отстранил, чтобы глядеть прямо в глаза. — Мы только что обсуждали женитьбу Робина и Софи. Пора последовать их примеру. Не хочу, чтобы это был просто «роман», «отношения», или как это там называется… Я не Брайан. Мне не нужно свободы. Я не желаю быть свободным. Я хочу, чтобы мы поженились.
— И, я думаю, ты снова захочешь попытать счастья с ребенком?
— Да. Но я в любом случае женюсь на тебе.
— Нет-нет! Я сама этого хочу! — Дженни предпочла иносказание потому, что не знала наверняка, выйдет ли из нее хорошая жена и мать. Но она постарается. Изо всех сил постарается. Ведь она выросла в бильярдной — если очень хорошо прицелиться, удар всегда бывает точным.
…В конце концов, чтобы стать женой и матерью, вовсе не обязательно досконально разбираться в «дамских штучках». Достаточно быть женщиной.
19
— Хорошо бы, в студии все уже знали, — вздохнула Дженни.
Они приехали в Бруклин накануне вечером. До их отъезда Алек не успел повесить табличку «Сдается в наем» над дверьми своего дома. У ее дома более просторный двор, к тому же среди соседей много семейных пар — такое общество больше подойдет для будущих детей.
— Давай поразмыслим, как нам быть, — сказал он ей. — Говори о Брайане что угодно, но у него со вкусом куда благополучнее, чем у меня…
— Было бы очень символично купить новый дом, чтобы избавиться от воспоминаний, — ответила она.
— И в том доме не будет ни занавесок, ни мебели, и — насколько я знаю нас с тобой, всего этого там не появится никогда.
Этого Дженни не могла отрицать. Выйти замуж для нее вовсе не значило тотчас же начать вить гнездышко.
И на следующее утро они проснулись в спальне на третьем этаже ее дома, с занавесками в голубую полоску…
Алек приподнялся на локте и посмотрел на нее сверху вниз. Волосы Дженни были всклокочены и торчали во все стороны.
— Почему тебе хочется, чтобы в студии все было уже известно? Мне будет приятно их огорошить. Конечно, сразу они не поймут, как такое великое дело свершилось всего за два дня, но в конце концов, думаю, они порадуются за нас.
— Обязательно порадуются, но дело в том… — она застенчиво потупилась, — не уверена, что будут очень удивлены.
Алеку ужасно нравилось, как она выглядит, укоряя себя за какую-то ошибку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87