Он смотрел на меня, не понимая, что происходит, и лицо у него было таким испуганным, что мне становилось смешно – такой большой, сильный и такой растерянный. Я просила прощения и говорила, что виновата, что устала, что у меня слишком много занятий. Он сразу успокаивался, лицо его разглаживалось; он искренне жалел меня, я знала это, и говорил, что мне не надо так много заниматься, не надо переутомляться. «Может быть», – отвечала я неуверенно.
В принципе Майкл был очень хорошим. Мы учились в одном университете, он на финансовом, я на изобразительном. Капитан сборной университета по американскому футболу, высокий, с широкими плечами, накачанный, с большим, правильным лицом, он был мечтой многих моих сокурсниц. Мы часто ходили по вечеринкам, у него было много друзей, и нас все время приглашали в гости. Как-то так получалось, что мы вообще редко оставались одни, все время вокруг нас находились люди, когда же мы уединялись, он брал меня на руки, чтобы в который раз продемонстрировать свою силу, и клал на кровать, а я закрывала глаза, чтобы не смотреть и думать о чем-нибудь своем.
Это-то и являлось проблемой. Когда он раздел меня в первый раз, оставаясь сам одетым, я слышала, как учащенно бьется его сердце, но мне было холодно, и я стеснялась своей наготы, мне было неудобно от нее, от того, как он пользовался ею. Его пальцы, очень большие и очень длинные, пугали меня, когда он продвигал их между моих ног, и я морщилась. Не то чтобы я чувствовала боль, я вообще ничего не чувствовала только ощущение инородности. Как у гинеколога, подумала я однажды.
Он клал меня на спину и руками почти с силой, хотя я и не сопротивлялась, раздвигал мне ноги, и его лицо, я видела только лицо, багровело от напряжения, и мне становилось неловко, что он изучает меня всю, как биологический предмет, и я сжималась от смущения, граничащего с позором. Потом он ложился на меня, едва дождавшись, когда хотя бы скудная влажность выступит из меня наружу, его широкие бедра были настолько тяжелы, что я, придавленная, не могла даже шевельнуть раздвинутыми ногами, и если он трогал губами мой сосок, то я чувствовала только мокроту его языка и еще небольшую боль, когда он чуть прикусывал самый краешек.
Он входил в меня, хотя и осторожно, но резкими толчками, и я пыталась, зная, что так надо, ответить ему движениями навстречу, но мне было тяжело от его тела, у меня не хватало дыхания, и я ошибалась еще и потому, что чувствовала в себе лишь шершавую натертость, и, когда он скоро кончал, испытывала облегчение.
Видимо, он понимал, что я остаюсь совершенно безразличной к его ласкам, хотя я вовсю старалась этого не показать, и поначалу еще пытался что-то изменить: сажал меня сверху, но так двигаться приходилось мне, и получалась, что я сама ответственна за неприятные ощущения, к тому же я становилась слишком открыта, слишком незащищена от его взгляда. Оттого что он смотрел, я чувствовала себя еще более неудобно, мне было стыдно и за свою грудь, которая неловко сотрясалась от настойчивого движения, и за свои беззащитные ноги, и за такую легкую доступность проникновения в меня. Он терпеливо трогал все те выпуклости и впадины, которые по его представлению были чувствительными на моем теле, и я даже была признательна за его механическое старание и закрывала глаза, чтобы он думал, что мне хорошо. Но он все же не был уверен и спрашивал: «Тебе хорошо?» И я кивала, так и не открывая глаз, потому что не хотела смотреть.
Я даже не заметила, в какой момент Майкл привык к тому, что я не чувствую его, видимо, неудача попыток больше его не беспокоила, и наш секс постепенно направился только на него, только на то, чтобы ему было хорошо. Он по-прежнему ласкал и трогал меня, но ласки эти требовались исключительно для его возбуждения, и, когда он начинал упираться в меня, я привычно раздвигала ноги и принималась думать о чем-нибудь постороннем, лишь иногда открывая глаза, чтобы посмотреть, скоро ли все закончится.
Как это ни кажется сейчас странным, меня не особенно угнетала моя сексуальная обязанность: я была молода тогда, очень молода. Сам факт, что у меня отношения с красивым, известным парнем, импонировал мне, и именно поэтому обреченность любовных игр воспринималась мной как пусть не очень приятная, но и не удручающая обязанность. К тому же Майкл был хорошим другом, он всегда проявлял заботу и внимание, старался предупредить любое мое желание, и, самое главное, он был надежен. Со стороны мы смотрелись как примерная пара, прямо из поучительной книжки про образцовые отношения среди молодежи.
Первые несколько дней после происшествия в кинотеатре я нервничала и даже не встречалась с Майклом, придумывая всяческие отговорки. Я не сразу заметила, что постоянно вглядываюсь в проходящих мимо меня людей, прочесываю взглядом толпу, даже заглядываю в окна автомобилей. А когда поняла, что ищу его, этого неизвестного мне человека из кинотеатра, ищу неосознанно, я немного испугалась и сама позвонила Майклу. Мы снова стали ходить в кино, в компании, выезжать на природу, и я немного успокоилась, не то чтобы я забыла, нет, но необычная эта встреча как бы отдалилась, выйдя за рамки моей ежедневной рутинной жизни.
Мне становится холодно. Солнце уже начало спорить с океаном, оно не знает еще, что сегодняшний день закончится так же, как и все предыдущие, и старается, и наваливается на океан своей пылающей красной массой, пытаясь накрыть его разросшимся своим закатом. Но я знаю, как все закончится, я знаю, что скоро станет темно, и холодно, и зябко и что мне пора в дом. Но то ли мне лень, то ли меня охватила парализующая истома воспоминаний, но мне не хочется вставать, я все смотрю вдаль, я все вглядываюсь в медленно угасающий закат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24