Мы понаблюдали из-за ограды, как танцуют. Яшка сказал, что вообще-то надо освоить западные танцы. Я решительно возражал: кому нужны, эти танцы? Взрослые люди топчутся на пыльной площадке, выламываются друг перед другом, смешно! А сколько времени на это уходит, страшно подумать…
Мы прошли на эстраду, там было интереснее, выступали иллюзионисты, жонглеры. Возвращались напрямик, по безлюдной и плохо освещенной аллее. В самом ее конце стоял фанерный щит с картой Испании. Война в Испании кончилась еще в прошлом году, о карте, наверное, просто забыли. Краски на ней выгорели, местами их смыл дождь. Но все-таки было видно, как изогнутые стрелки нацелились на Мадрид и Барселону. Мы долго стояли у карты. Если бы мы знали, что через год эти хищные стрелки потянутся к Минску, Смоленску, Москве…
Ветер раскачивал одинокий фонарь на столбе, по карте пробегали черные тени.
— Говорят, будет война, — тихо сказал Яшка. — Как думаешь, меня не заберут из-за очков?
Я думал, что Яшку скорее всего в армию не возьмут: он — очкарик, да и вообще, как говорила моя мама, книжный мальчик. Но обижать Яшку не хотелось.
— Ты можешь стать военным врачом, — ответил я, — Чем плохо? На каждой подводной лодке есть врач.
Насчет себя я не сомневаюсь: после школы пойду в военно-морское училище, а потом буду плавать на подводных лодках. В тот вечеря, конечно, не знал, что все сложится иначе и что в сорок третьем я попаду в авиационную школу, а Яшка окажется в артиллеристском училище. Не знал я, что из книжного мальчика получится командир батареи противотанковых орудий. Яшка погиб в сорок пятом в Венгрии, у озера Балатон.
К «Черепахе» мы возвращались молча. Я думал об Испании: должна там быть революция, обязательно должна быть! Построить бы к тому времени большой ракетный корабль…
Вернувшись, мы обнаружили, что Витька спит и Николай Борисович тоже спит, а «Черепаха» спокойно покачивается у берега. В двенадцать в парке потушили огни. Яшка сказал, что подежурит, и что должен спать, так будет правильно с медицинской точки зрения. Утром мне предстояло вести «Черепаху». Яшка не умел плавать, а у Серге Андреевича на этот счет было твердое правило: не умеешь плавать — сиди на берегу.
Где-то очень далеко жужжал самолет и по небу пробегали лучи прожекторов. Мы молча разглядывали звезды. Меня беспокоили каверзные мысли. Они возникли однажды, и я никак не мог от них отвязаться. Почему на рекордных катерах Кемпбелла стоят не реактивные, а самые обычные двигатели? Неужели Кемпбелл глупее нас? И вообще: почему великолепную «Черепаху» построили мы, а не взрослые?
Через много лет, перечитывая биографию великого математика Эвариста Галуа, умершего совсем молодым, я вспомнил свои старые сомнения и подумал, что по настоящему дерзкие открытия всегда начинаютс с мальчишеских снов, с детской мечты, с безрассудных и необычных идей. Потом приходят рассудительность, осторожность, трезвый расчет: а вдруг не выйдет? а может быть это вообще неосуществимо? а почему это ты такой умник, что видишь дальше других?.. Хорошо, если где-то в глубине души сохранились те давние мальчишеские сны и безрассудные идеи. Как тлеющий огонь разгорятс вновь, вспыхнут ярким пламенем и осветят всю жизнь. И тогда ты пойдешь наперекор всему, пойдешь и совершишь невозможное…
Яшка быстро заснул. И я еще немного подумал о «Черепахе», о завтрашнем дне и о том, что Дина уехала совсем не вовремя.
Утром на двух автобусах приехала комиссия в сопровождении ребят из разных кружков. Чудесное было утро, свежее, без надоевшей жары, и члены комиссии восторженно ахали, разглядывая деревья, траву, пруд и ярко-красную «Черепаху». Витька отвел меня в сторону и мрачно зашептал:
— Слышь, Генка, плохо ваше дело. В комиссии этой насчет техники никто ни бум-бум. Там ведь кто? Руководительница вышивального кружка, потом из балетного, из литкружка, из биологического, из хорового, а та, что с девчонками стоит, — художественная гимнастика. Один мужик, так и тот из рисовального. Им без разницы — ракета или весла. Ничего не поймут, вот увидишь.
Я предстал перед комиссией в новеньком комбинезоне и авиационном шлеме (Сергей Андреевич раздобыл у планеристов). Комисси с умилением оглядела меня и благожелательно задала ряд вопросов: сколько мне лет, в какой школе учусь и какие у меня отметки. Председательница воскликнула: «Очень мило, нет, правда, здесь все очень мило…» Яшка только-только кончил заряжать баки, от него попахивало карбидом, и Сергей Андреевич велел ему держаться подальше от комиссии.
Ребята подтянули «Черепаху» к берегу, можно было приступать к испытаниям. Колба шепнул: «Давление не больше двух атмосфер, смотри!» Сергей Андреевич отозвал меня в сторону и предупредил: «Поосторожнее там… Давление держать не больше трех атмосфер.» Я залез в кабину. Яшка, стоя по колено в воде, придерживал «Черепаху».
— Вот вата, заткни уши, — сказал он. — И не вмажь в тот берег.
Он закрыл плексигласовый верх кабины и показал растопыренную пятерню. Это означало: давление ацетилена не меньше пяти атмосфер.
Дальше я действовал почти автоматически. Быстро открыл все краны, послышалось шипение, стрелка манометра резво побежала вправо. Я посмотрел, куда направлен нос «Черепахи»; все было в порядке, Яшка успел развернуть катер кормой к берегу. Стрелка проскочила цифру «3». Теперь надо было смотреть в оба глаза за этой стрелкой, потому, что баки могли не выдержать такого давления; я хорошо знал, какие они ненадежные, наши баки.
Когда стрелка коснулась пятерки, я рванул пусковой кран и почти одновременно включил зажигание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10