У нее приятное лицо с мелкими чертами и короткие темные волосы. Она выглядит уверенной в себе и хорошо разбирается в бухгалтерии. Она носит облегающие блузки и юбки. Она слямзила восемьдесят тысяч фунтов у своих нанимателей-букмекеров и получила за это три года. Она пыталась расплатиться с кредиторами и человеком, шантажировавшим ее кое-какими откровенными снимками, сделанными, когда ей было шестнадцать лет. Он грозился показать их ее пожилым родителям. Это он делал снимки. Этель считала, что ее хозяева эксплуатируют и ее, и публику. Она подумала, что если даст шантажисту то, чего он требовал, то он оставит ее в покое и отстанет. Но он не отстал. Он сдал ее полиции и смылся с ее лучшей подругой и деньгами. Ее приговорили к трем годам. Тюремная администрация оказалась более мягкосердечной, чем судья, и предоставила ей все возможные привилегии.Когда я сидела в тюрьме, Этель стала мне хорошим другом. Она защищала меня от других. Грейс не может разговаривать иначе, объясняла она им. Ее отец доктор. И не может не плакать. Она любит своего мужа, а ее муж предал ее. Да, это она та женщина из газет, которая пыталась убить любовницу своего мужа. Нет, она не хочет наркотиков. Она не виновата, что Сэнди (одна из женщин-охранниц) положила на нее глаз. И она тоже не любит, когда ее трогают, просто не плюется и не рычит, как вы, животные. Нет, Грейс, если в меню ланкастерское жаркое, не бери его, кто-то нашел в нем овечий глаз, возьми вместо него что-нибудь вегетарианское. Нет, она не передаст через своих посетителей письма на волю. Ее посетителей обыскивают, как и всех прочих.Я у Этель в долгу.Этель нянчилась со мной и отвечала за меня, пока мои мозги не встали на место, и я не перестала хныкать. Это произошло тогда, когда я по совету Этель перестала принимать транквилизаторы. Мы сидели в камерах по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки. Меня научили думать о себе «мы», а не «я», а об администрации – «они». Воспринимать себя как отдельную личность, как трогательную и невинную жертву обстоятельств – занятие бесполезное. Пару недель я просидела с убийцами и хулиганками, действительно страшными, но они, должно быть, решили, что я вполне безобидна, и переселили меня в другое крыло – к мелким нарушительницам, тем, кто сидел по приговору мирового судьи, а не Верховного суда: сорокалетние скандалистки, семнадцатилетние девчонки, стащившие в магазине губную помаду. Очень многие сидели за наркотики, а одна семнадцатилетняя, у которой на воле остался месячный ребенок, получила три месяца за кражу крабовой закуски. «У судьи на меня зуб. Я как-то перепихнулась с ним на заднем сиденье, с этим старым вонючим козлом». Мы могли смотреть телевизор, и в конечном итоге я уже отлично знала сбежавших Джуди и Ричарда. Мы могли посещать занятия по кулинарии и уходу за детьми. Обычное дело: все стараются изо всех сил, но заведение в целом оказывается куда хуже, чем его отдельные части. Там пахло мочой, и дезинфекцией, и никогда не было тихо. Даже в три часа ночи внезапные звериные вопли, рев и стоны, вызванные отчаянием и яростью, нарушали тишину. Имелся один мужчина – охранник, которого ненавидели буквально все и который проводил выборочный личный обыск, У него были мясистая рожа, поросячьи глазки и рыхлое тело. Он смотрел на нас одновременно с брезгливостью и вожделением. «Представь его голым», – посоветовала Этель, что заставило меня рассмеяться. Нет, я действительно у нее в долгу.Когда мы с Уолтером добрались наконец до Тавингтон-Корта и спросили у мистера Циглера пленку со сделанной Гарри Баунтифулом записью встречи Уолтера с Дорис, он ответил, что отдал ее Этель для передачи мне. Но ни в квартире, ни где-либо поблизости следов Этель не обнаружилось. И чемодан ее исчез. Уолтер грустно заметил, что, наверное, она решила воспользоваться этой пленкой для шантажа. Я вкратце изложила Этель историю с Уолтером, леди Джулиет, портретом и ожерельем от Булгари, которое желала заполучить Дорис. Этель видела портрет на мольберте. И уж, конечно, была наслышана о Барли и Дорис Дюбуа, поскольку, пока мы с ней сидели в тюрьме, я по правде говоря, только об этом и могла говорить. Это она сказала мне, что лучшее лекарство от мужчины – другой мужчина, и оказалась совершенно права. Какой бы воровкой и растратчицей она ни была, Этель мудрая и, как я думала, хорошая.– Она никогда так со мной не поступит, – возразила я. – Только не Этель. Она моя подруга!– Еще как, поступит! – заявил Уолтер. – Я знаю жизнь. – И знаю, на что способны люди. Если они и молятся об избавлении от искуса, так это потому, что именно искушению и не могут сопротивляться. Мой отец мне это хорошо растолковал.– Ох, Уолтер, иногда ты высказываешься как…старик. В точности как твой отец.– А ты такая, молодая и восторженная, – сухо отрезал он.И я поняла, что если и дальше так пойдет, то я его потеряю. С ним мне нужно тщательно выбирать слова. Глава 32 – Послушай, Дорис, – произнес Барли за завтраком в отеле «Кларидж». Он настоял на яичнице с беконом, жареном хлебе, колбасе и помидорах. Дорис пришла в ужас, но он заявил, что ему предстоит тяжелый день. Завтрак подали не на подносе, как обычно, а на столике на колесах, с подогретыми тарелками под металлическими крышками. – Ты действительно собираешься поддерживать Лидбеттера? Дело в том, что у меня есть причины полагать, что он не получит премию. А ты, как и я, можешь иногда ошибаться, но ведь не постоянно. Просто не очень его превозноси.Она пристально посмотрела на него из-под взлохмаченных волос. Она давно не стриглась.– Барли, – сказала она, – с тех пор, как я за тебя взялась, ты узнал кое-что об искусстве, но недостаточно, чтобы знать вот это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61