Снова.
— Какого черта? Вы обещали неделю!
Сэм Змей по прозвищу Змий осклабился. Эдвин растянул губы в ответ. На заднем сиденье машины было тесно, тонированные стекла скрывали происходящее от внешнего мира. По бокам Эдвина сидели двое помощников, и один ткнул ствол ему под ребра.
— Тэк-тэк. Что у нас тут? — Змий вытащил у Эдвина контрабандные сигареты и спиртное. — Забавно, а?.. Выпивка и курево.
— Вы же сами дали неделю, черт возьми! — Эдвин искренне огорчился. Мафия не держит слово. Что за дела?
— Неделя прошла, — сказал Змий. — Мы взяли вас в воскресенье. Продержали два дня…
— Вот именно! И отпустили во вторник.
— Ну да. Сегодня понедельник, вот и неделя. Эдвин был вне себя от возмущения:
— Неделя будет во вторник, а не сегодня. У меня еще день.
— Нет… — Змий размышлял вслух. — Это получается восемь дней. Считаем: вторник, среда, четверг… — Он принялся загибать пальцы, но это оказалось нелегким делом, потому что пары пальцев ему недоставало.
— Прошлый вторник не считается.
— Считается. Почему нет?
— Смотрите, — сказал Эдвин. — Если в пятницу вы кому-то говорите «Увидимся через неделю», разве вы встречаетесь в следующий четверг? Конечно, нет. Для обычного человека «через неделю» значит «в тот же день через неделю». Так что ждите до завтра.
Змий нахмурился, ища поддержки у помощников, но их нанимали явно не за умственные способности, так что помочь ему они не могли.
— Еще один день! — вскричал Эдвин. — У меня еще один день!
— Ладно, — согласился Змий. — Я понимаю, чего вы так дергаетесь. Хорошо… свободны, у вас еще двадцать четыре часа. Но все равно придется сломать вам палец или что-нибудь еще.
— За что? Потому что не желаете признать свою ошибку? Конечно, не желаете, вы же все-таки человек. Послушайте, Змий, нет ничего постыдного в том, чтобы сказать: да, накладочка вышла. Я ошибся. Все мы несовершенны. Итак, завтра начинаем заново, идет? Новый день, новый старт. Что скажете, громила?
В палате первой помощи госпиталя Сан-Себастьян Эдвину на большой палец наложили гипс и дали пузырек сильного болеутоляющего (доктор убеждал его блокировать боль в уме, по методу Тупака Суаре, но в ответ услышал: «Обезболивающее, блядь, и побыстрее, не то я вас прикончу!»).
И вот, одурманенный, с распухшим багрово-черным пульсирующим пальцем — который после обработки Змия стал воистину «большим», — Эдвин, пошатываясь, вернулся к себе… в пустой дом.
«Пустой» не в смысле «никого нет», а в смысле «ничего нет». Потрясенный Эдвин долго стоял, окаменев. Все исчезло. Ни мебели. Ни занавесок. Ни портьер. Даже — он заглянул на кухню — треклятого холодильника и треклятой плиты. Дженни его обчистила.
Появился Пуся, мяукнул растерянно и потерся о его ноги. У Эдвина не осталось даже сил как следует наподдать ему.
— Все забрала, — повторял он, словно это как-то могло смягчить удар. — Все.
Цветная душистая бумажка с запиской лежала посреди гостиной. Но он и так знал, что в ней написано.«Дорогой Эдвин, я решила уйти от тебя». Эдвин оглядел пустую комнату. «Спасибо, дорогая, я и без тебя это понял».
Я отправляюсь навстречу счастью и открытиям. Я продала все наше так называемое имущество, чтобы собрать денег на путешествие. (Эдвин, ведь это всего лишь вещи. Помни: не мы владеем имуществом, это оно владеет нами.) Да, Эдвин, для меня настало время перестроить свою личность в соответствии с более духовными принципами. Я не очень понимаю, что это значит, но все равно хочу этого добиться. Я решила стать наложницей Тупака Суаре. Я позвонила Ему вчера поздно вечером (его домашний телефон я нашла, в твоем компьютере) и предложила свое сердце и душу. В ответ Он сказал, что все мы должны сбросить тела и стать единым целым с самой жизнью. Спросил мои размеры, чтобы суметь правильно отделить внешнюю скорлупу от истинной внутренней красоты. Я ему понравилась. Он попросил прислать фото по факсу. (Я послала то, где я в красном купальнике, из нашей поездки в Акапулько. Думаю, на ней хорошо видно мою сущность.) Я так волновалась, но, к моей радости и облегчению, Он милостиво разрешил присоединиться к Его «священной команде Богинь», как Он поэтично выразился. Эдвин, надеюсь, ты меня поймешь. Сейчас мое место рядом с Великим Учителем. Прости. Хотя все равно я тебя никогда не любила. Ничего личного, но это правда. Кстати, я продала все твои костюмы бродячим музыкантам. (Пять долларов за штуку, мне ведь сейчас деньги как нельзя кстати. Спасибо.) К сожалению, не могу взять с собой в Великое Путешествие нашего Пусю. Ну и черт с ним, ведь у Просвещенного аллергия на кошачью перхоть. Но я знаю, ты о нем позаботишься. Вы оба так привязаны друг к другу.
Твоя Дженнифер
P.S.: Про Мэй я все знаю. И всегда знала. Просто мне было все равно.
Эдвин с письмом в руке тяжело опустился на пол. Сломанный палец ныл. Да, он завтра получит больше миллиона долларов, но все уже пошло кувырком, его жизнь лишилась опоры. Жена присоединилась к свите Тупака Суаре, сам он под прицелом, большой палец сломан, вещи проданы странствующим уродцам, а он собирается бежать из страны. Один.
Несмотря на свои бурные фантазии, он прекрасно понимал, что, возможно, никогда больше не увидит Мэй. Он отправил бы ей тайное послание, попросил бы приехать к нему, но неизвестно, согласится ли она. Он может потерять ее навсегда. Вот чувство, которое охватило Эдвина, — чувство утраты. Можно бы составить целый список утрат — если бы, конечно, Змий не сломал ему большой палец на правой руке. («Только не правую! Чем я буду писать?» Затем хруст, крик и неискреннее извинение: «Простите, мистер де Вальв, таковы правила».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86