Искренне Ваш, Тупак Суаре.
Уважаемый мистер Суаре! Это, конечно, неподражаемо. Не знаю, кто внушил Вам мысль, что самый верный способ напечатать Вашу рукопись — оскорбить редактора такого замечательного и преуспевающего издательства, как «Сутенир Инк.». (Кстати, я сижу в просторной комнате, отделанной полированным дубом, из окна открывается вид на океан, а не в какой-то унылой серой каморке, как Вы самоуверенно утверждаете.) Я хотел было отослать обратно Ваш машинописный сборничек дурацких самонадеянных советов, но, видя, что Вы — явно сбрендивший, невменяемый, полоумный псих, я лучше Вашей рукописью подотру…
Конечно же, Эдвин этого не написал. Нет. Сунул в конверт еще один стандартный отказ, в котором мистеру Суаре сообщалось о «неутешительном решении» и предлагалось отправить данную рукопись — и, разумеется, все остальные, которые, возможно, у него имеются — в «ХарперКоллинз» или «Рэндом Хаус». «Напишите, что вас направили из „Сутенира“», — накорябал Эдвин в конце.
Однако что-то необычное было в тоне того письма. Завораживающее и зловещее, сродни страху, когда незнакомый прохожий на улице вдруг произносит ваше имя. Эдвин напомнил себе, что из горы макулатуры извлекались великие книги. И дьявольские тоже. «Энн из Грин-Гейблз» выудили из самотека. Как, согласно легенде, и «Майн Кампф». И это имя, это имя: Тупак Суаре. Где он его слышал?..
— Эдвин, давай скорее! — Мэй, казалось, еле сдерживается. — Мистер Мид ждет! Я выскочила под отвлекающим предлогом — якобы за папкой. Планерка уже идет, пошли!
Эдвин крутнулся на стуле и улыбнулся ей.
— Ого! Ты употребила в речи оборот «под отвлекающим предлогом».
— Скорее давай! Я пошла. — И убежала.
— Иду, иду. — Эдвин рылся в рукописи, пытаясь найти конверт с обратным адресом. Но его не было. Эдвин проверил упаковку, обшарил стол и даже посмотрел на полу — вдруг конверт выпал. Ничего нет. «Так ты еще и конверт не вложил? Ну и козел же ты, мистер Суаре». По издательским правилам, все рукописи без конверта с обратным адресом возвращаться не должны, но это блеф. Такие рукописи возвращали постоянно. Но не сегодня. На календаре понедельник, у Эдвина разыгралась язва, его ждет тупоголовый босс — да и сам Тупак Суаре уже порядком надоел. Эдвин запихнул раздутую рукопись и письмо обратно в упаковку, закрыл и накатом швырнул в мусорную корзину.
— И так много чести, — пробормотал он, схватил блокнот и выскочил из каморки. Вот и покончено с Тупаком Суаре. Так, во всяком случае, думал Эдвин.
Глава третья
Когда Эдвин вошел, планерка была в самом разгаре. То есть хорошие булочки уже расхватали. Он принялся копаться в жалких остатках — черника и бананы пошли в дело первыми, оставалась никого не прельщавшая гадость из отрубей, цуккини и тыквы, — и тут всемогущий мистер Мид оторвался от своего диапроектора и одарил Эдвина назидательной отеческой улыбкой:
— Эдвин! Как приятно, что ты к нам присоединился.
Мистер Мид — бэби-бумер в худшем смысле это-го слова. Ему перевалило за пятьдесят, а он все пытается — как бы сказать точнее? — хипповать. Или вроде того. Сам носит на работу джинсы, но другим не разрешает. (Как бы в знак того, что он не «застегнут на все пуговицы», что он — «мужик что надо», или какую другую хрень.) Мистер Мид лысел, и его жидкие седые волосы — говорят, крашеные, поскольку натуральная седина выглядела у него не очень естественно, — были схвачены сзади в тугой маленький хвостик, похожий «на пенис чихуахуа», по незабвенному описанию Эдвина. И как любой лысеющий бэби-бумер, мистер Мид отрастил бородку в качестве компенсации (или по рассеянности — трудно сказать). Он носил очки какой-то жуткой восьмиугольной формы, как бы стремясь показать, что их обладатель идет и ногу со временем как в области оптической моды, так и — в расширительном смысле — в политике, бизнесе и жизни. Мистера Мида Эдвин терпеть не мог. Ненавидел он многих, но особенно — мистера Мида в его вельвете, при галстуке и с вечным выражением «Я рассказывал вам об истинном духе Вудстока?» на морде. А особенно Эдвин ненавидел, когда мистер Мид указывал на его плохое поведение на работе, неаккуратность, молодость и неопытность. Да, Эдвин плохо себя ведет. Да, он неаккуратный и неорганизованный. Но зачем так глумливо это подчеркивать?
Мистера Мида звали Леон, но все знали, что он просто-напросто Леон, ударение на первом слоге — обычная показуха. Однако фамилия босса поражала Эдвина — настоящая эмблема бэби-бумера, приторная на слух, прекрасная характеристика всего поколения.
И вот когда Эдвин, дрейфуя в придавленном тупостью собрания расположении духа, ковырялся в отрубях с тыквой и старался не клевать носом от скуки — тут-то он и почувствовал, что все уставились на него и ждут, что он скажет. Напомнило ощущение от письма, приложенного к рукописи о горе (название уже стерлось с доски его сознания). Но сейчас это было уже не предчувствие.
Когда Эдвин поднял глаза, все присутствующие — Мид с покровительственной улыбкой на лице, Мэй в паническом смятении и Найджел со зловещей усмешкой, — все до единого очень внимательно на него смотрели.
— Ну? — сказал мистер Мид.
Всего-то один слог, но как тяжело и влажно он улегся на разум Эдвина. Он принялся судорожно рыться в своей кратковременной памяти, тщетно пытаясь привязать к себе то, о чем шел разговор. Блокнот бесполезен — там лишь кучерявые каракули и вдохновляющие девизы наподобие «чихуахуа» и «блабла-бла-бла». Он взглянул на Мэй. На ее лице читалось такое напряженное ожидание, будто у нее с минуты на минуту начнутся роды. Пауза уже не на сносях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86