Английский язык сказал бы мне спасибо. Слог у него отвратительный, а уж содержание… Банальное введение в популярную психологию и самодовольный нарциссизм. Этика? Ха. Извратил само слово. Аристотель, наверное, в гробу перевернулся. Этика — не выбор между добром и злом. Это выбор между серым и серым. Между двумя равно желанными, но взаимоисключающими возможностями. Свобода или безопасность? Смелость или комфорт? Самоанализ или блаженство? Столбец А или Б? Мистер Этик, придурок хренов. Нет, надо было его шлепнуть.
Джек разлил по новой и заставил Эдвина с ним чокнуться.
— За печатное слово! — он поднял стакан. — За персонажей, что существуют лишь на страницах книг, но не знают об этом. За тех, кто существует лишь в книге, но тем не менее живет, дышит и не хочет уходить.
— За нас. — Эдвин был сбит с толку и слегка встревожен.
— За нас, — сказал Джек. — Скажи-ка, Эдди, — ведь все дело в маргаритках?
— В маргаритках?
— Они привлекли твое внимание. И ты выудил меня из макулатуры. Все дело в маргаритках, да?
— Нет, что вы! Конечно, нет. Маргаритки — это кошмар. Невыносимо слащавые. На самом деле я выбросил вашу рукопись, Джек, даже не рассмотрев. И только потом…
— Ну еще бы… — Джек явно ему не поверил. — Все дело в маргаритках. Я так и знал. Не зря я потратил те семьдесят центов.
— Но, черт возьми, Джек, вы разгромили кейнсианскую экономическую теорию на восьми с половиной страницах. Без подготовки такое невозможно. Профессора и министры в панике звонили мне и говорили, что вы подорвали основы их верований.
— А, это… На самом деле кейнсианская теория вмешательства в рынок несостоятельна. Это всем известно. Рынок функционирует вопреки, а не благодаря кейнсианской политике. По-моему, это очевидно.
— Вы изучали экономическую теорию?
— На кой она нужна, эта экономическая теория? Это все равно что изучать карты Таро. Экономика — не наука, это колдовство, принятие желаемого за действительное, ряженое в методику. А король-то голый. У него даже плоти нет. Это мираж. Разрушить современную кейнсианскую теорию так же тяжело, как разрушить сказку. Все равно что сказать: «Вообще-то свиньи не живут в домах, ни из соломы, ни из хвороста или кирпичей». Я писал книгу по самосовершенствованию, а не трактат по экономической теории, но тут по «Общественному ТВ» показали документальный фильм. Я смотрел краем глаза, пока печатал. Что-то о Джоне Мейнарде Кейнсе. Старый пердун, что он понимает? Редкостный придурок. Поэтому я быстрень-ко напечатал о нем главу, указал недостатки и противоречия его теорий.
— Вы сокрушили теорию Джона Мейнарда Кейнса после документального фильма по «Общественному ТВ»? — Недоверие Эдвина быстро переросло в смятение.
— Не совсем. Сигнал пропал, и я пропустил последнюю часть. Тут нет кабеля, только эта вешалка на ящике, поэтому изображение периодически пропадает. Ловить могу только «Общественное» и парочку местных программ Силвер-Сити.
— Вы сокрушили теорию Джона Мейнарда Кейнса после фрагмента документального фильма по «Общественному ТВ»?
— Верно. Плеснуть еще? Эдвин ошалело кивнул:
— Да, пожалуй. Пожалуй, надо выпить.
Он так же залпом влил в себя виски, ощутил, как ноги и руки начало покалывать от подступающего опьянения, и умоляюще спросил:
— А «Семь законов денег»? Я изучал их в университете. Читал, перечитывал, делал выписки, прорабатывал основные постулаты, сравнивал с другими теориями. Вы же не могли просто…
— «Семь законов денег»? А, ну да. Прочитал в сортире. Так, пробежал по диагонали. Мистические выводы не стоят и выеденного яйца, но основной посыл здравый. Вот я и вставил еще главу, очередную пригоршню хлама. А что?
— В общем, — выпив порцию виски, Эдвин утерся тыльной стороной ладони. — В общем… — Но язык его уже не слушался. Да, к этому времени он фактически потел «Южной отрадой», его поры источали виски, ощущения поплыли. — В общем, хватит. Вы, мистер Макгрири, — обманщик и жулик. Вы хуже Сталина. Ваша книга нанесла невообразимый урон близким мне людям — близкому мне человеку. Печаль исчезла из глаз моего лучшего друга. И вы за это ответите! — Он нагнулся, принялся вслепую искать пистолет, привязанный к ноге, но от резкого движения его накренило, и он рухнул головой вперед на край стола, потом на пол. Проклятый кривой палец, где его прежняя проворность? Эдвин тщетно боролся с липучкой (кто бы мог подумать, что она держит так прочно), когда что-то холодное и гладкое коснулось его головы. Это было (конечно же) дуло Джековой винтовки.
— Дам тебе хороший совет, — сказал Джек. — Можешь даже записать: если собираешься нападать, то вначале стреляй, а потом уже пей. В обратном порядке у тебя все шансы здорово напортачить.
— Такого бы никогда не случилось у Старски и Хатча, — горько произнес Эдвин.
— Редактируй себе книги, — сказал Джек. — Пусть другие геройствуют.
Отобрав пистолет и обыскав молодого человека на предмет новых неожиданностей, Джек заставил его сесть на прежнее место и выпить еще.
— Я не сержусь, — сказал он. — Я уже потерял счет людям, которые за все эти годы пытались меня убить.
Эдвин помрачнел — от стыда у него, как полагается, съежились яички — и ничего не ответил. Он молча уставился на столик.
— Зачем ты хотел убить беспомощного старика? — спросил Джек. — Мне семьдесят восемь лет, я живу в трейлере, у черта на куличках. Объясни, зачем?
— Потому что вы убийца, — бросил Эдвин. — То, что вы совершили, то, что сделала ваша книга, — это убийство. Массовое убийство.
— Да ну? И как же ты догадался?
Эдвин поднял голову и, не дрогнув, посмотрел Джеку в глаза.
— Кто мы, Джек?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86