Ничто не помогало. Длинный, хищный нос итальянца, как живой, продолжал лезть ему в лицо, а сидевшие вокруг дружки Филиппоне, тоже итальянцы, жившие до службы вместе с ним в одном квартале в Нью-Йорке, буквально изнывали от любопытства, ожидая, что же дальше будет.
— Хоречек, деточка, — сюсюкал Филиппоне, налезая грудью на свою жертву, — ну что же ты упрямишься. Я же хочу тебе помочь. Ты мой маленький… Малюсенький… Хоречек мой хороший… Эй, Тони, подтверди, что я правду говорю. Клянусь мадонной, правду.
— Истинную правду, парень. Истинную, — немедленно подтвердил Тони Кастальди. — Самую святую правду, разрази меня гром…
Все попытки Хорька отвязаться от приставалы были тщетны. Филиппоне все лез и лез. Наконец ему это, очевидно, надоело, и, протянув руку, он вырвал учебник из рук солдата.
— По бумажке-то всякий дурак сможет…
Хорек сделал вид, будто бы считает все это дружеской шуткой.
— Да ладно тебе, — пробормотал он, вымучивая на лице жалкое подобие улыбки и всем видом показывая, будто считает действия итальянца лишь товарищеской шуткой, — Ладно. Сдаюсь. О'кей, парень. О'кей!
Хорька звали Логаном. Свою кличку он получил за непомерно большую, вечно висящую мокрую нижнюю губу. Рядом с рундуком, на котором он сидел, стояло старое помятое ведро. Вдоль его кромки ровными темно-зелеными буквами и цифрами были написаны фамилия и личный номер этого солдата.
Как-то еще в самом начале обучения Магвайр заявил, что у этого «поганого червяка» такая отвратительная рожа, что солдаты во время строевой подготовки шарахаются от него и портят строй. Придя к такому выводу, старший «эс-ин» приказал при выходе взвода на занятия по строевой Хорьку надевать на голову это ведро и не снимать его до окончания занятий. Но Филиппоне, кажется, придумал забаву. Он выдернул у Хорька из-под подушки лежавший там белый носок, расправил его, завернул верхнюю часть внутрь, так что получилось что-то вроде колбаски, и эту штуку приставил себе в пах. Дружки заржали. Поощренный этим смехом, Филиппоне начал делать похабные движения, подталкивая локтем Хорька:
— Так ты как это вытворяешь, Хоречек? Вот так? Ручкой? Верно ведь? Ну, что же ты стесняешься. Скажи своему дружочку. Скажи.
— Да хватит тебе. Хватит, — отталкивал итальянца весь красный от стыда и негодования Логан. Он чуть не плакал. Большая мокрая губа еще больше отвисла и походила на огромного розового моллюска, вылезшего из раковины. Казалось даже, будто этот моллюск живет отдельной жизнью, сам по себе, и никак не зависит от хозяина.
Филиппоне все не унимался:
— Ребята, — вдруг закричал он с деланным удивлением, — глядите, Хорек-то, оказывается, смущается. Это же надо! Весь аж залился. Во чудно! Га-га-га!
Троица ответила дружным гоготом. Сцена, по их мнению, явно удалась.
Наблюдая это издевательство, Адамчик внутренне весь кипел. У него была привычка жевать внутреннюю часть щеки, и вот сейчас он даже не заметил, что было больно. От постоянных укусов ткань во рту была дряблая, вся в волоконцах, он кусал эти кусочки собственного тела и не замечал, что делает. Сидевший же рядом Уэйт, казалось, ничего не замечал. Он весь был поглощен учебником и не обращал внимания на то, что происходило вблизи него.
Тем временем Филиппоне, чувствуя, что его действия привлекли внимание, начал обращаться уже не столько к Хорьку, сколько к окружающим:
— Я же этому дурню только помочь хочу. Вон Тони говорит, что видел, как Хорек… Ну, в общем того… Этим делом занимался…
— Да будет тебе, право… С чего ты взял, — ныл окончательно потерявший контроль Хорек. — Прошу тебя, не надо…
— О, господи, — не удержался Адамчик. — Да когда же это кончится? — Слова эти он произнес хотя и с осуждением, но не очень громко. Так, чтобы Филиппоне не дай бог не услышал. Он помнил, как однажды уже было так — он вслух выразил свое неодобрение (итальянец тогда измывался над Купером). Филиппоне услышал это и тут же, оставив свою жертву, накинулся на него. Он открыто провоцировал Адамчика на драку, но тот, всячески кляня в душе свое малодушие и трусость, на стычку не пошел, а сделал вид, будто бы просто пошутил и не имеет ничего против невинных шуток четырех итальянцев. Тогда ему удалось вывернуться и остаться небитым. Однако это больно ударило по его самолюбию, и больше того — по его престижу во взводе. Он потом рассказал обо всем этом Уэйту.
— Так ты же сам напросился, — удивился тот.
— То есть как это сам?
— А не суй свой нос, куда не следует…
— Выходит, что я должен был спокойно наблюдать, как эти подонки издеваются над Купером?
— Тебе-то какая забота?
— Да черт меня побери, если я такое терпеть буду…
— Ну, как хочешь. Только тогда уж не бегай ко мне плакаться. Сам полезешь, сам и расхлебывай. А мне все-это до лампочки. Моя цель — выйти отсюда одним куском. Поэтому в чужие дела я совать нос не намерен. Да и тебе не советую. Помяни мое слово.
Вспоминая теперь этот разговор, Адамчик снова украдкой поглядел на Уэйта. Да, этот выйдет целым из любой передряги. Одним куском, как он говорит. Кто-кто, а он везде выживет.
Тем временем Филиппоне и его банда продолжали издеваться над Хорьком. Теперь итальянец заставлял солдата громко повторять за ним похабную частушку. Красный, весь взлохмаченный Хорек пытался отказаться, отчаянно тряс головой, отчего мокрая нижняя губа беспомощно моталась из стороны в сторону, умолял оставить его в покое. Развеселившиеся парни и слышать об этом не хотели. Они все же заставили солдата повторить громко и слово в слово всю гадость, которой его учили, и только после этого отошли. Уже уходя, Филиппоне вдруг спросил Логана:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119