Барт, похоже, прекрасно разобрался в ситуации.
Тем временем принесли главное блюдо, и я набросилась на паратху, опять же, как шавка, только на сей раз страшно голодная. В тот вечер мне как никогда нужно было чем-нибудь заглушить уныние, и тарелка с калорийным блюдом оказалась наипервейшим из доступных средств. Мама не скрывала своего осуждения. Когда дело касается меня, она превращается в ярую сторонницу диеты.
– Но это займет каких-то шесть недель, мам, – заговорила я, прикончив последний кусок слоеного теста и вытирая жирные руки о салфетку. – Крис сможет выиграть время и отвязаться от этих зануд из социальной помощи. Пусть себе учится.
Мне показалось, что этот прием – указать на незначительность события – должен сработать. Будем загружать ее потихоньку.
– Неизвестно, куда заведет его этот путь, – неопределенно ответила она, уминая куриные окорочка по-бомбейски.
– Господи! – внезапно выкрикнула я. От психологического напряжения у меня в голове что-то щелкнуло, и я перестала себя контролировать. Нет ошибки страшнее и преступления более тяжкого, чем брякнуть маме, что ты думаешь. – И почему все так носятся с Крисом? Почему все думают, что он обязательно станет программистом, как только закончит эти чертовы курсы? Почему все, что с ним происходит, имеет просто вселенское значение? Почему обо мне никто и вполовину так не беспокоится?
– А с чего я должна была за тебя беспокоиться? – обрубила мама. – Я знала, что ты сама всего добьешься.
– Прекрасно. Спасибо за поддержку.
Наши глаза метали друг в друга молнии, когда брат догадался вернуться из сортира. Он так долго там торчал, что, должно быть, успел выкурить всю пачку сигарет. Плюхнувшись на стул, он жизнерадостно осведомился: «Ну, как вы тут?» – еще не успев сообразить, что буря уже бушует вовсю. Когда датчики Криса среагировали на грозовой фронт, он пробормотал, что ужасно голоден, и накинулся на ближайшую тарелку, даже не взглянув, что в ней. Мы все сосредоточенно жевали. Вернее, это мы с Крисом усиленно работали челюстями, уставившись в тарелки, – точно ожидали маминого одобрения, если все съедим. Мама испускала один тяжкий вздох за другим и крутила в пальцах вилку, старательно демонстрируя свое недовольство. Когда она попросила у официанта очередной стакан воды, Крис воспользовался этим и украдкой послал мне полный упрека взгляд. Да, я его подвела. Этот обед просто катастрофа! И виноватой в том я считала себя – наперекор всякой логике.
И разумеется, мне пришлось заплатить за всех. Впрочем, как всегда. Мать приняла это как должное, а Крис торопливо пробурчал подобие благодарности. Возможно, будь он программистом, то и заплатил бы за нас – для разнообразия. И взял на себя ответственность за настроение матери. И я попросила бы его похлопотать за меня перед мамочкой, а сама шмыгнула в туалет и покуривала бы там, пока он вкручивал маме мозги. А затем с упреком посматривала на него, когда он, увы, провалил бы задание. Однако даже такая картинка не смогла меня позабавить. Все бремя земных страданий лежало у меня на плечах. Вернее, бремя родственных уз. Мне казалось, что я тащу их обоих на плечах, и даже после того, как мы расползлись по своим углам, плечи ломило и пригибало к земле. Крис перевалил на меня свои проблемы, а мама винила меня за выкрутасы собственного взбалмошного характера. Так было всегда, сколько я себя помню, и успело мне осточертеть. У меня даже спина ныла, а в животе бурлило от всего, что я в него напихала в попытке занять чем-нибудь рот, чтобы не брякнуть лишнего.
Я помассировала плечи. Ни хрена не помогло. И вдруг откуда ни возьмись всплыла острая тоска по Барту. Будь он сегодня с нами, обязательно нашел бы, как отвлечь маму от мрачных мыслей. Барту удавалось не воспринимать ее всерьез, но самое поразительное – мама ему была за это благодарна, тогда как нас за такое отношение в одну секунду размазала бы по стенке. А потом я могла бы попросить его помассировать мне плечи. И мы могли бы заняться сексом, хотя в тот момент мне не хватало скорее нежности.
Слезы были тут как тут.
Сосредоточившись на том, чтобы не разразиться истеричными рыданиями прямо в такси, я подумала, не зарулить ли в «Плевок», но это не лезло ни в какие ворота. Моя изощренная система правил запрещала мне видеться с Алексом до пятницы, иначе он возомнит, будто мне не терпится кинуться ему на шею. Или что моя светская жизнь настолько скудна, что остается лишь искать утешения в странноватых пабах. Да и потом, еще только десять, Алекс наверняка на работе. Он, помнится, сказал, что торчит там допоздна.
На лестнице на меня волком накинулось одиночество. Гремучая смесь из Криса и мамочки для меня почти смертельна. Если с каждым по отдельности я еще как-то могу общаться, то вместе они тяжеленной скалой придавливают меня к земле. Какая ирония! Из-за собственной семьи я чувствовала себя так, будто во всем мире нет человека более одинокого, чем я. Бродяжка, возвращающаяся в унылый дом с согбенной от тяжкого бремени спиной. И никто не помассирует ей плечи! Лишь гулкое эхо дверного хлопка отзовется в пустоте квартиры, лишь одно пальто сиротливо повиснет на вешалке, и ни одна живая душа не крикнет из гостиной приветственные слова… Я напомнила себе, что Барт мог в это время запросто спускать в карты наши деньги на отпуск, но в данный момент я бы проглотила даже это.
С каждой минутой мне становилось все хуже. Нужно срочно что-то предпринять, чтобы отвлечься. Я открыла банку бобов, и, стоя возле кухонной стойки, без намека на аппетит и удовольствие сожрала их прямо из банки, не обращая внимания на мерзкую пену, стекавшую по краям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111