Тут раздался звон колокольчика.
— Да слышу я, слышу! — буркнул он и на секунду задержался у двери в гостиную, чтобы придать лицу подобающее дворецкому благостное выражение.

Уонтидж спотыкаясь как раз поднимался по лестнице из погреба с бутылками шипучего вина, когда вспомнил про письмо от Теда, в котором сообщались приятные вести насчет Нелли; надо рассказать об этом миссис Уинтер, пока он снова не забыл.
Слегка задыхаясь от одышки, Уонтидж отодвинул свое любимое плетеное кресло подальше от огня и — рухнул в него. Ей-же-ей, надо и ему отдохнуть!.. Милая его сердцу комната теперь, когда Нелли уехала, снова стала прежней. В медной бенаресской вазе вместо цветов стоял остролист, как бывало с незапамятных времен каждое рождество… Здесь ничто не менялось, разве что появилась новая царапина на рамке цвета спелых вишен!
Он вытянул ноги, так что в бедрах защелкало, точно выстрелили из пистолета, и начал излагать письмо Теда. Когда он наконец дошел до добрых вестей, Мэгги лишь проворчала что-то насчет того, что вот опять он не втирает травяную мазь в суставы… Неблагодарная дрянь! Тарелка, словно кастаньеты, застучала об оставшиеся у него во рту два-три зуба, и он с трудом проглотил внезапно возникший в горле комок… «Держи себя в руках, Фред, крепко держи! — сказал он себе. — Не распускай вожжи, а то брякнешь такое, о чем потом жалеть будешь…»
А Мэгги тем временем думала: «Значит, он говорит, что у Нелли все в порядке! И что ребеночек растет! Тогда он совсем ничего не знает…» Потому как она сама получила письмо от Нелли, в котором сообщалось, что маленький Сил заболел корью, и тяжело, однако Нелли все равно приходится работать, так как ведь скоро рождество и, значит, никаких уроков и никаких денег не будет! Этот братец Тед — человек ненадежный: он пригласил туда Нелли, наобещал ей уроков, а Нелли, как приехала в Ковентри, написала, что учеников совсем не просто найти и что ей придется переехать на другую квартиру, подешевле. Это означало переехать в самый город, где люди живут как в муравейнике, и ездить в Эрлсдон или Хирсол-Коммон к своим ученикам на трамвае или в автобусе, а то и ходить пешком, чтобы сберечь деньги.
«По счастью», писала она, ей удалось найти комнату за шиллинг и пять пенсов в неделю на верхнем этаже, в одном из дворов близ Годселл-стрит, и Мэгги представила себе, как она сидит там на своем чердаке «над хозяйкой, похожей на воздушный шар». (У бедной женщины была водянка и особенно раздулись ноги, что и держало ее в постели.)

Мегги, конечно, и понятия не имела, каким было это жилье близ Годселл-стрит. Дверь в дом находилась под комнатой, где работал часовщик, и здесь было так темно, что входящий инстинктивно пригибал голову. Рядом с дверью помещалась лавка мясника, и в дальнем конце мощенного булыжником двора стоял ветхий сарай, где он забивал скот (в плане города это место именовалось «Семнадцатый двор», но людям оно было известно как «Бойня»).
Дома здесь все были двухэтажные — одна комната наверху, одна внизу, водопроводная колонка находилась во дворе, а уборная — в самом дальнем его конце. Стояли эти домишки уже не один век, дерево прогнило и было подъедено мышами. Со двора вы попадали прямо в комнату на первом этаже, а в комнату Нелли вела лесенка за кроватью Толстухи — собственно, в этой комнате с трудом помещалась одна лишь кровать.
17
В Ковентри сочельник ознаменовался звуком скребущих лопат. Ночью пошел снег, заглушивший все городские звуки до рассвета, когда заскребли лопаты по камню тротуара.
Заря обнаружила серебряную красоту скученных домишек, обычно таких мрачных и черных, и Нелли широко раскрытыми глазами смотрела на это превращение, ибо даже жалкий двор, куда выходило ее окно, сверкал и блестел. Словно по мановению волшебной палочки Мерлина (накануне она весь день перечитывала «Идиллии короля» Теннисона), порыжевший старый сарай, где забивали скотину, превратился в белоснежный шатер, воздвигнутый для рыцарских состязаний, а за этим немного печально поникшим шатром вздымались, словно стены волшебного замка, задворки соседних домов — на каждом подоконнике лежала подушка белоснежного пуха, которую продырявливали воробьи в поисках оставшихся со вчерашнего дня крошек хлеба. Ледяные зазубрины кружевами окружали старинный водосток, а груда жердей и детская коляска без колес, стоявшая у входа в шатер, превратились в осыпанное драгоценными каменьями оружие…
«Белая парча, божественная, дивная!» Даже мощеный двор превратился в девственно белый ковер, но вот некий старый колдун в древней рваной шинели прошаркал по нему, стал лицом к стене и осквернил снег большим желтым пятном.

Нелли вышла спозаранок, чтобы купить на пенни молока больному мальчику (хотя потом он почти все выбросил из себя), но даже и в такую рань снег уже не лежал сплошной пеленой, разбитый грузовиками и повозками, которым приходилось делать петлю, чтобы объехать упавшую лошадь уличного торговца. Коняга лежала распластавшись, на голове у нее сидел разгневанный полицейский, а хозяин даже и не пытался поднять ее — ему куда важнее было подобрать рассыпавшуюся капусту, чем он и занимался, кляня все и вся. Три шара на вывеске ростовщика, чье заведение находилось на углу, превратились в три ягоды калины.
Но уже к полудню началась оттепель, а сейчас, когда наступили сумерки и Нелли уже не могла читать набранного мелким шрифтом Теннисона, на улице вовсю звенела капель.
«Нежная дева Астолат…» Прямо в окно Нелли дул ледяной ветер — пришлось, заложив в щель бумагу, закрыть его поплотнее, насколько позволяла перекосившаяся рама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125