Одно красивое название — вот к чему свелось все его продвижение по службе, с тех пор как он пошел в услужение к господам.
14
Когда Уонтидж получил наконец возможность отдохнуть, он на этот раз отправился не к себе в буфетную, а в комнату экономки и опустился в удобное глубокое кресло, поближе к растворенному окну.
Миссис Уинтер сидела возле камина на твердом стуле с прямой спинкой, накрытом куском цветастого ситца. Она сидела выпрямившись, сложив руки на коленях. Миссис Уинтер никогда не разрешала себе разваливаться на стуле, словно у нее никогда не возникало такого желания, даже если бы ей позволил корсет. Уонтидж внимательно присматривался к ней. Выглядела она так, словно ее отлили когда-то в форму и она навсегда застыла в ней. Разве что форма становилась чуть-чуть тесновата, но до того, чтобы расплыться, дело еще не дошло. И вместе с тем «формы», конечно, уже не те. Трудно даже поверить, что «миссис Уинтер» была когда-то Мэгги, тоненькая, длинноногая младшая горничная, охочая, как все, похихикать и повозиться с парнями.
Это было в замке Стамфорт, за много лет до того, как они снова встретились в Мелтон-Чейзе; он сам был тогда еще зеленым юнцом, только начинал служить лакеем. Продолжая вспоминать, Уонтидж облизнул губы. Однажды он позволил себе зайти с ней слишком далеко, черт побери! Оба могли лишиться места, но им повезло, и у Мэгги все обошлось благополучно в конце концов…
Он наткнулся на нее совсем случайно наверху, в башне, в кладовой для перин; она сидела на полу, набивая перину и наполовину сама утонув в перьях, из-под которых торчали ее лодыжки. Он увидел ее лодыжки и все ее «формы» в пене нежных белых перышек, и это сразило его. Он не устоял, ну и она, понятно, тоже.
Но потом! Как он весь в поту от страха, что опоздает явиться к назначенному времени в холл, стряхивал с ливреи пушистые перышки… Их были сотни, этих пушинок… Как он боялся, что какая-нибудь останется на ливрее и это будет замечено…
— О чем вы задумались, мистер Уонтидж? — вкрадчиво спросила миссис Уинтер.
— О бренности всего земного, Мэгги, — уклончиво отвечал мистер Уонтидж.
Впервые за много лет он снова назвал ее «Мэгги»! Миссис Уинтер приподняла с колен свои пухлые белые руки, свела вместе кончики пальцев и в задумчивости уставилась на них.
— Да, конечно, времена меняются, — сказала она.
Мистер Уонтидж закрыл глаза.
Внезапно он открыл их снова: Полли карабкалась к нему на колени. Полли была единственным существом во всем доме — от парадного хода до черной лестницы, — которое осмеливалось так бесцеремонно вторгаться в эту священную обитель.
— Я пришла! — без особой нужды заявила она и добавила: — У этого Джимми на голове корона!
— Осторожней, цыпленочек, — сказал мистер Уонтидж. — Не забывай про мою больную ногу.
— А что с твоей ногой? — спросила Полли.
— У нее там внутри кость! — трагически сообщил дворецкий. — А ведь Минта будет тебя искать, — добавил он, и его выпуклые глаза лукаво блеснули.
— Ну да, будет! — восторженно подтвердила Полли. — Будет искать всюду-всюду!
— Будет рыскать по всему дому! — продолжал мистер Уонтидж. — И кому-то не поздоровится, если она обнаружит тебя здесь!
Но мистер Уонтидж знал — и Полли знала тоже, — что в эту святая святых даже Минта никогда не посмеет вломиться.
Мысли миссис Уинтер перенеслись к мистеру Огастину: она думала о нем с нежностью. Вот ведь, брат и сестра, а до чего же они разные — он и Хозяйка! И при этом, однако, обожают друг друга. Какая жалость, что он сам обрек себя на такой странный образ жизни — ничего путного из этого не получится, нельзя забывать о своем Положении, это никому не проходит даром… И ведь душа-то у него добрая: сколько он сделал хотя бы для старухи матери Неллиного Гвилима, сколько труда положил, чтобы устроить ее где-то в своих владениях, после того как в тех местах, где она родилась — и до чего ж она о них тосковала, — стали сооружать водонасосную станцию. Мистер Огастин на самом деле лучше, чем старается казаться, бывают такие люди…
Но тут у миссис Уинтер заурчало в животе, и она поглядела на часы. И в ту же секунду раздался ожидаемый стук в дверь, она распахнулась, и в комнату ворвался гул молодых голосов, простонародный говор, взрывы заливистого смеха, и на миг в раме дверного проема, как в кадре, возник образ «этого Джимми» с гофрированной бумажной короной от свиного окорока на голове и с длинной, как скипетр, вилкой для гренков в руке, отплясывающего в кругу целого роя «этих девчонок».
Лили, пятнадцатилетняя судомойка, разрумянившаяся, с не погасшим еще веселым блеском в глазах, внесла, как было заведено, поднос с чаем, горячие, прямо с пылу с жару, булочки с маслом и вишневый пирог.
— Хочешь кусочек сладкого пирога, детка? — спросила миссис Уинтер Полли. Даже глазированные вишни в пироге были из мелтонского сада и собственного, миссис Уинтер, приготовления. Но Полли отрицательно покачала головой. От простуды у нее испортился аппетит. Чтобы вознаградить себя, она начала совать руку во все по очереди карманы мистера Уонтиджа, надеясь обнаружить там что-нибудь интересное. А он стал осторожно разжимать ее пальчики, стараясь высвободить свои очки. Однако она настояла на том, чтобы собственноручно водрузить их ему на нос.
Миссис Уинтер тоже надела очки, так как на чайном подносе лежало, как всегда, еженедельное письмо от ее младшей сестры Нелли… Бедняжка Нелли! Самая большая умница в семье, и как жестоко обошлась с ней судьба. Впрочем, у Нелли есть зато крошка Рейчел, ее утешение…

Применительно к самой миссис Уинтер слово «миссис» было лишь престижным символом ее профессионального положения, вроде как «доктор» или «преподобный», а Нелли была женщиной замужней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111