А потом шею оцарапала отросшая за день щетина, рука наткнулась на свободно болтавшийся галстук, и свой призрачный танец он исполнял уже не с девушкой из ресторана, но с отцом. Пальцы, нащупывающие ширинку, презерватив, теплые губы — и ничего, кроме разочарования.
Однажды утром, месяц спустя, представитель «Бритиш Телеком» постучал в его дверь. Джеймс давно уже, не вскрывая, выбрасывал всю почту в мусорное ведро, и это привлекло нежданных гостей. Ему посылали извещения, сказал человек из телефонной компании, ему звонили, но теперь номер пришлось заблокировать. В чем дело? Клиентам, испытывающим финансовые затруднения, предлагается льготная схема оплаты.
— Не в деньгах дело, — возразил Джеймс. — Мне телефон не нужен.
Посетитель растерялся так, словно принял Джеймса за безумца, а телефон казался ему психотропным средством. Он даже в окошко заглянул, высматривая приставленных к сумасшедшему санитаров.
Неделей раньше, во вторник, отключили кабельное телевидение, а вскоре Джеймс отметил, что газета больше не появляется по утрам на крыльце. Как-то вечером, садясь в такси (он, как всегда, ехал в кинотеатр), Джеймс увидел, как двое парней в темных очках колотят кулаками в дверь его дома. Он узнал в них сотрудников агентства, собиравшего квартплату для компании «Шипли». Поскольку за квартиру он платил исправно, хоть и пренебрегал другими счетами, Джеймс пришел к выводу, что агентство заодно занимается и просроченными кредитными картами.
— Держите, — сказал Джеймс, протягивая служащему телефон, обвитый шнуром, точно пуповиной (аппарат уже неделю стоял в таком виде под лестницей). — Полагаю, вы пришли за ним.
Вечером, в меркнувшем над парком свете, он писал:

Дорогой папа!
Давно уже миновало летнее солнцестояние, дни становятся короче. Полагаю, письмо должно начинаться именно так, с констатации никого не задевающих фактов.
Время тянется медленнее с тех пор, как я бросил работу. Я много думаю о прошлом, и настоящее становится менее реальным, отгороженное воспоминаниями: например, как ты стоишь у задней двери в своем синем костюме, прислонился головой к каменному косяку, а двор тем временем растворяется в сумерках. Иногда мне кажется, что я все еще стою во дворе, гляжу на тебя, пытаюсь угадать, о чем ты думаешь. Видишь ли ты там меня? Помнишь ли?
Тебе будет приятно узнать, что я ответственно распорядился деньгами. Все уже решено и подписано. Никаких проблем у мамы не будет. Мне удается порой найти тебя в парке — не всего тебя, клочки, осколки, рассеянные в роще, — но с каждым днем и эта потребность ослабевает. Скоро я вернусь домой.
Он еще посидел на краю скамейки, прислушиваясь к шороху деревьев, к доносившейся из квартир музыке. Дыхание участилось, но это не было признаком возбуждения. Подойдя к дому, он обнаружил, что его руки ходят ходуном. Пришлось прислониться к стене и перевести дух, прежде чем он сумел вставить ключ в замок. Поднимаясь по лестнице, он тяжело опирался на перила.
Утром шел дождь (эта неделя все длилась). Снова зазвенел дверной звонок. Неуж-то опять сборщики? Джеймс осторожно выглянул из-за занавески. Это был Патрик, его коллега из компании «Шипли». Отпуск закончился пять дней тому назад, но к тому времени Джеймс отключил телефон. Почем знать, может, ему и звонили с работы. Джеймс хотел было не открывать дверь, притвориться, будто его нет дома, но нервы сдали, и он вышел в вестибюль. Патрик стоял на крыльце, кутаясь в плащ, рыжие волосы прилипли к голове и потемнели от влаги.
— Джеймс! Ты тут! — заорал он. — В чем дело, друг? Мы уж думали, ты сдох и валяешься в какой-нибудь канаве.
Джеймс уставился на молодого человека, о котором он столько думал весь год, пока работал в офисе, старался угождать его прихотям и капризам — прихотям и капризам, угаданным или изобретенным самим Джеймсом, нагромождение шестеренок без приводного ремня.
Больше недели он ни с кем не разговаривал. Патрик все еще стоял на пороге, и это сбивало Джеймса с толку: казалось, фигура бывшего коллеги уже должна исчезнуть, словно мысль, на мгновение промелькнувшая в голове. Но вот он стоит, промок насквозь, улыбается растерянно.
— Входи, — позвал Джеймс.
Патрик помедлил, приглядываясь к приятелю, одетому в халат и тапочки, небритому, догадываясь уже, что наткнулся на что-то посерьезнее, чем ожидал.
— Саймон волнуется, — сказал он. Прищурил глаза, привыкая к полумраку коридора. — Скверно выглядишь. Болел, что ли?
— Ага. Сыпь вот не проходит. Еще и простудился. Хотел позвонить, но телефон сломался — во всем доме не работает.
Патрик через распахнутую дверь заглянул в гостиную, отметил развешанную по стульям одежду, тесный ряд баночек с мазью и просроченные бутылки с микстурой на каминной доске.
— Вообще-то я больше на работу не выйду. Переезжаю.
— Что такое? А Саймон в курсе?
— Нет. Зря я не предупредил. Понимаешь, мне надо побыть с родными, так что я решил уехать отсюда. Конечно, это несколько неожиданно… — Вранье застревало в горле, но в то же время он чувствовал некоторое облегчение, без всяких сантиментов расставаясь с понятиями элементарной честности, некогда общими для них обоих. Как долго Джеймс мечтал осчастливить этого парня, а теперь глядел на него отстранено, забавляясь, балансируя на грани правды и лжи.
— Прости, мне следовало сразу принять у тебя плащ, — внезапно он сделался изысканно любезен. — Заходи, садись.
— Мне пора. — Патрик был сбит с толку, словно человек, который забрел по ошибке не в тот кинотеатр я оказался в темноте наедине со странными или страшными картинами.
Сам не сознавая, что творит, Джеймс коснулся рукой щеки Патрика, провел пальцем по мягкой веснушчатой коже под глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58