– спросила она, оторвавшись и смерив меня взглядом.
– А-а, знаменитый битчик! Садись, паренек, устраивайся как дома. Играть будем после, еще тряхнешь мошной.
И она заколыхалась от смеха. Сесть бы хорошо, только куда? Всюду люди – на большом диване, на шатких стульях и табуретках и просто на подушках по углам. Это еще не все: сверху и из других комнат доносились неясное бормотание, выкрики, визгливый смех. В упавшей на минуту тишине я слышал голоса на лестнице: низкий и тревожный шепот женщины, а потом резкая, жесткая и требовательная мужская речь. Меня потянули за руку, я сел и оказался рядом со смуглой и стройной девушкой, маленькой и вертлявой, а какие глаза – не разглядел, стеснялся.
– Так ты знаменитый битчик? А имя у тебя есть?
– Меня зовут Дэнни Касл, – сказал я, мучительно стыдясь своей фамилии, но она сказала: «Хорошее имя, и фамилия к нему хорошая», – и я возликовал. Я заерзал на краю дивана, и она добавила:
– Не бойся. Обними меня.
Я обнял ее за плечи и придвинулся ближе; она ткнулась головой мне под мышку, и я задрожавшими пальцами коснулся ее голой руки. Я спросил, как ее зовут. Она сказала – Дженни, она дочка здешней работницы. И прижалась ко мне совсем тесно.
За столом стали раздавать карты, и я впервые в жизни не захотел играть. И ей этого не хотелось, иначе она не цеплялась бы за меня, когда я вставал. Я мечтал поскорее выйти из игры. Наша взаимная симпатия не осталась незамеченной.
– Эй, Лил, а мой кореш снюхался с твоей Дженни, – подначил ее Паффер. – Куда смотришь?
– Пусть обжимаются на здоровье, – ответила та и загадочно добавила:– Раз у меня на глазах.
Тут она взялась потрошить меня. В жизни не видел такого умного игрока. У меня же голова была занята совершенно другим, и очень скоро я с легким сердцем спустил все, что выиграл в битках. Дженни была никудышный помощник. Пока у меня еще было что ставить, и я искал ее взглядом, она в ответ сразу складывала губы в приветливую и обещающую улыбку. Потом дали подкрепиться – поставили на стол крепко заваренный чай, два таза с яйцами, навалили хлеба с маслом. А потом снова пошла игра. Появлялись какие-то новые типы, кто-то уходил. Так продолжалось, пока не опустели все бутылки, и тогда Лил требовательно забарабанила по столу.
– Дэнни принесет парочку, – пообещал мой друг Паффер.
– И чтоб одна нога здесь, другая там! – крикнула Лил. Тряхнув в руке остававшейся мелочью, я вопросительно посмотрел на Паффера, но тому было не до меня – он выигрывал.
– Где пивная – не забыл? Выручай. Выкручивайся, то есть, сам.
– Идем? – спросил я с забившимся сердцем. Мы взялись за руки и вышли. Пивная была в двух шагах, и через несколько минут мы вернулись к дому. Мы ни разу не взглянули друг на друга, но ее рука дрожала в моей, она была рядом и подавала волнующий и таинственный знак. Охваченный незнакомым чувством, я позвал ее погулять. И снова в ответ она еле заметно кивнула и все так же чуть загадочно улыбнулась. Она как будто онемела.
В комнате я поставил на стол четыре бутылки (на две мне дала деньги Дженни) и почти сразу пошел. В дверях я обернулся: на меня смотрела Лил. Мне стало не по себе от ее взгляда. Она рассмеялась и отвернулась. И вот мы с Дженни одни.
Мы были странная пара. Мы прошли полями, наверное, больше мили, не обменявшись ни единым словом. Но между нами шел неслышный разговор, и мы оба не разбирали толком, о чем он. Потом мы вернулись на ферму, и она увлекла меня в укромный полумрак коровника, взяла в ладони мое лицо, потянула к себе. Я нашел ее губы. Ошалев от миллиарда чувств, мы пятились, пока не ткнулись очень кстати в стог соломы. Нам стало волшебно хорошо.

А потом я увидел, как ее глаза уставились на что-то за моим плечом, тело напряглось, и она завопила душераздирающим голосом: «Не надо! Отпусти!»– и больно заколотила по моей груди кулаками. Я освободил ее, отступил на шаг и сразу попал в чьи-то крепкие руки. Меня сграбастала Лил, я беспомощно забарахтался.
– Вот в какие игры ты играешь, греховодник! Джордж, Фред, Салли, Бет – все сюда! Сейчас ты у меня получишь.
Они окружили нас кольцом. Дженни визжит, вытаращив глаза, лицо торчит из соломы белым пятном – от нее не стали ждать оправданий, и мне не дали рта открыть. Они стали швырять меня из рук в руки по кругу. Не чуя живого места, я лежал, оглушенный, в соломе. Издалека донесся голос: «Обошлось. Он ее не тронул. Вышвырните вон паршивца». И я очнулся уже в канаве. По мне сновали сотни мышей, если не крыс, и одна тварь, забравшись в карман, сквозь ткань царапала мне кожу. От ужаса я сразу очухался, перекатился на бок, вытряхивая гостя, и вижу: надо мной стоит мой славный друг Паффер. На дне канавы посверкивал трехпенсовик – все, что у меня осталось.
– Пришел тебя проверить, – сказал Паффер, не сводя глаз с монеты.
– Ага, ты очень беспокоился, когда они меня отделывали, – сказал я. – Нечего меня проверять, обойдусь.
Я еще собрался с силами и добавил:
– Вали отсюда.
Он отошел и обернулся. Смертоносно пахли майские цветы.
– Если честно, они меня обобрали. Вчистую. Ты меня прости, Дэнни.
– Бог простит, – сказал я, подобрал трехпенсовик и швырнул в его сторону. И пошел прочь. Я оглянулся: бог мне свидетель, Паффер ползал на коленях, словно слепой, отыскивая в темноте подачку, поломавшую нашу дружбу. Не знаю, почему я пошел к Бишоптонской дороге. Одно было ясно: домой я не хотел.
Лавки закрылись, в кино идти поздно, рыночная площадь была замусорена после дневного базара. Я брел, отшвыривая ногами клочки оберточной бумаги, стружку, огрызки. Какой-то парень корчился около стенки, и в свете газового фонаря я увидел, что его белое лицо искажено болью.
1 2 3 4