Она заскрежетала зубами, отвернувшись в сторону, чтобы не видеть его лица и того, что было на нем написано.
– Энни выставила меня идиотом, – сказал он. Оливия резко повернулась к нему, оттолкнув его руку.
– Ты сам выставил себя идиотом.
– Ладно, – согласился он, – ладно, – он откинулся на спинку стула. – Может быть, мы все-таки сумеем помириться? Разве мы не должны сделать это, хотя бы ради нашего сына, если уж не остается ничего другого? Ты не хуже меня знаешь, что долгое время у нас все было просто замечательно.
Она сложила руки на груди:
– Все кончено, Пол. Я больше не хочу быть с тобой. Это финал – ничего больше не осталось.
Он посмотрел на залив, и, когда заговорил снова, его голос был сиплым:
– А как с ребенком? Я хочу быть частью его жизни.
– Ну, возможно, тебе следует поговорить со своим адвокатом на эту тему и выяснить, какие у тебя права на этот счет.
Он поморщился, его глаза за стеклами очков покраснели. Он поднялся очень медленно, как будто какая-то невидимая сила пригибала его к земле, и прошел в дом. Оливия не сделала попытки остановить его. Через минуту она услышала, как хлопнула входная дверь.
Оливия продолжала наблюдать за человеком, грациозно скользящим по поверхности воды. Она уронила руки на колени, сняла с пальца кольцо и опустила его в карман. Она смотрела на залив до тех пор, пока не пришло время отправляться на работу.
ГЛАВА 53
Из стенного шкафа в кабинете Алек достал коробку со старыми фотографиями и уселся разбирать их на диване в гостиной. Он уже много лет не рассматривал эти фотографии, а после смерти Энни специально избегал их. Коробка была полна ими. Разбирая эти фотографии, он мог по выражению ее лица, по неуверенной улыбке сказать, когда она пребывала в депрессии, когда брала верх ее темная сторона. Теперь-то он понимал причины этой ее, казалось, необъяснимой отстраненности. «Я собираюсь умереть в наказание за все то зло, что я натворила».
Два аборта. Все те вечера, когда она навещала Мери. А он был благодарен смотрительнице за то, что она составляла компанию Энни, когда ему приходилось работать на материке.
Рыбаки. Туристы. Она приводила их в ту маленькую спальню, спальню, каждые несколько секунд заполнявшуюся светом маяка, который он считал своим и Энни.
Алек услышал, как хлопнула входная дверь. Лейси вернулась домой. Черт побери! Ему хотелось сейчас побыть одному. Ему это было нужно. Через мгновение она появилась в дверях гостиной.
– Я дома, – гордо сказала она, – а сейчас всего лишь девять пятнадцать. – Зачем ты достал все эти старые фотографии?
Он смотрел на девочку, которая вдруг оказалась не его дочерью.
– Просто посмотреть, – сказал он.
К его досаде, Лейси зашла в комнату и опустилась рядом. От нее пахло табаком, и Алек подумал, что так же пахнет от Тома Нестора.
– Мне очень нравится вот эта. – Лейси протянула руку, чтобы выудить из коробки фотографию, снятую прошлым летом, на которой она и Энни сидели рядышком на берегу. – Мама здесь такая счастливая.
«Я никогда не была так счастлива, как в этом последнем году».
Алек заплакал. Он отвернулся от Лейси, но бесполезно было скрывать слезы. На этот раз ему не справиться с ними.
– Пожалуйста, не плачь, – сказала Лейси с тревогой в голосе. – Я не могу это вынести, папа, пожалуйста!
Она встала: – Хочешь, я уберу их?
Она потянулась к коробке, но он поймал ее за руку.
– Нет, я хочу посмотреть. Она нахмурилась.
– Зачем ты это делаешь? Это только расстраивает тебя.
Он попытался улыбнуться:
– Со мной все в порядке, Лейси.
Она с сомнением смотрела на него, сунув руки в карманы шорт.
– Хочешь, я посмотрю их вместе с тобой? Он покачал головой:
– Нет, не сегодня.
Она неохотно вышла из комнаты, и Алек продолжил копаться в фотографиях, пока не нашел несколько, снятых в то время, когда Энни была беременна Лейси. Ее постоянно тошнило во время этой беременности. Она почти ничего не могла удержать в желудке и исхудала настолько, что акушерка уже готова была госпитализировать ее. У Энни были странные боли, причину которых не мог понять ни один врач, и большую часть этих девяти месяцев она провела в постели, в то время как Нола помогала Алеку заботиться о Клее.
Роды были просто ужасающими, казалось, они никогда не кончатся. Алек сидел рядом с ней, держа ее за руку. Он уже начал опасаться, что сам не выдержит.
Как женщина, как вообще человек может вынести столько боли?
Перед самым рождением Лейси, в тот момент, когда Энни почувствовала, что вот-вот появится головка ребенка, она начала кричать, чтобы Алек вышел из родовой. Сначала он подумал, что неправильно понял. У нее была настоящая истерика, и он попытался сделать вид, что она ничего такого не говорила. Но врач понял, чего она хочет, и сестры переглянулись в замешательстве.
– Вам лучше уйти, доктор О'Нейл, – сказала одна из них, – она не в себе и не сможет сосредоточиться на том, что ей нужно сделать, если вы не уйдете.
Он вышел из комнаты, сильно уязвленный, и остался стоять в коридоре родильного отделения, а не пошел в приемную, где собрались Нола, Том и еще несколько друзей. Он не знал, как объяснить им свое появление там.
Позже он спросил Энни, почему она заставила его уйти. Она плакала, извинялась, сказала, что просто была не в себе и сама не знала, что говорит.
Насколько же она должна была испугаться, если выгнала его вон в тот момент, когда больше всего нуждалась в нем! В какой ужас приводила ее мысль, что при одном только взгляде на ребенка он каким-то образом все поймет! Наблюдала ли она за ним потом, внимательно изучая его лицо каждый раз, когда он вглядывался в свою дочь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139