Пыталась ли она определить, есть у него какие-то подозрения? Сколько раз она пыталась рассказать ему правду: один, два, дюжину? Или же она знала, что никогда, никогда он не поверит, что она способна на измену?
Он просидел так почти до полуночи, мучая себя одной фотографией за другой до тех пор, пока не обессилел настолько, что едва смог подняться в свою комнату. Однако уснуть ему не удалось – слишком много воспоминаний, слишком много улик, которых он не замечал. Они с Энни спорили о стерилизации. Она настаивала на том, чтобы ей перевязали трубы, вместо того, чтобы сделать Алеку вазэктомию, потому что, говорила она, ей невыносима мысль, что ему придется испытать боль и неприятные ощущения. В устах Энни такое объяснение звучало вполне правдоподобно. А все те случаи, когда она пыталась не дать Тому Нестору напиться и не наговорить лишнего в присутствии Алека? А те моменты, когда он заставал ее в слезах безо всякой видимой причины? О Энни!
Его мозг закипал, мышцы сводила судорога. Ему требовалось что-то делать, куда-то ехать, он должен увидеть маяк.
Он поднялся задолго до восхода солнца, оставил на кухонном столе записку для Лейси и в густом утреннем тумане поехал к Кисс-Ривер.
Он почти доехал до маяка, когда увидел у дороги лошадей и остановился, чтобы понаблюдать за ними. В тумане они то напоминали призрачные тени, то вновь обретали плоть и становились осязаемыми. Он разглядел жеребенка, сбитого «мерседесом», который пасся у обочины дороги. Очевидно, горький опыт ничему его не научил. Алек заметил слабый шрам на крупе животного в том месте, где он зашил рану. С помощью Пола. «Лошадка „клуазоне“. Она дорожила ею». Действительно ли это так?
Алек мысленно зарычал на самого себя. Ему хотелось отключить свою память, заглушить ее.
Он продолжил путь к маяку.
Белая кладка расплывалась в тумане, и Алек едва мог различить ее стоянки. Он зашел внутрь и начал подниматься по стальным ступеням мрачной, заполненной эхом башни, не останавливаясь до тех пор, пока не достиг самого верха. Он вышел на галерею. Теперь он был выше тумана, стелившегося под ним. Фонарь отключился, должно быть, несколько минут назад, с первым светом дня. Солнце поднималось над морем в потрясающей игре розового и золотого, расцвечивая небо и отражаясь в воде.
Алек прошел на другую сторону галереи и устремил взгляд на дом смотрителей. Сквозь туман ему удалось разглядеть лишь один из бульдозеров и ковш экскаватора, торчавший из кустов рядом с домом.
Он сел на холодный железный пол галереи лицом к океану и восходу солнца, закрыл глаза и прислонился к черной стене, ожидая, когда привычное волшебство маяка придаст ему силы и успокоит возбужденные нервы.
Поднималась ли она сюда с кем-нибудь из них? Занималась ли когда-нибудь любовью здесь? А на берегу, у подножия маяка?
Хватит!
Алек открыл глаза и забарабанил пальцами по полу галереи. Он наклонился вперед и взглянул вниз через ограждение галереи. Там, под ним, океан подобрался еще ближе к основанию маяка. Через редеющий туман ему были видны голодные волны с белыми гребешками, догрызающие последние футы песка между камнем и водой. Черт побери, уже совсем близко!
«…мы должны просто оставить его в покое».
Алек медленно откинулся назад, на его губах играла едва заметная улыбка. Впервые слова Энни не вызвали у него никакого страха. Совсем никакого.
Он покинул Кисс-Ривер и поехал вдоль острова. Кто бы мог подумать, что еще час назад все было скрыто туманом. Над Аутер-Бенкс вовсю сияло солнце, и, переезжая по мосту в Матео, Алек видел в заливе корабли, сверкающие в его лучах.
Алек поставил машину перед домом престарелых, но не этот дом был его целью. Он пересек улицу, подошел к причудливому серому зданию антикварного магазинчика и нахмурился, увидев на входной двери табличку «Закрыто». Ему не пришло в голову, что еще слишком рано.
Однако на подъездной дорожке стояла машина. Через стекло входной двери он заглянул внутрь и увидел свет в задней комнате магазина. Он постучал, и через минуту к двери подошла женщина.
Она приоткрыла дверь.
– Могу я чем-нибудь вам помочь? – спросила она.
Алек решил, что ей около шестидесяти – седовласая, похожая на бабушку.
– Я знаю, что вы еще не открылись, но для меня это очень важно. Я ищу старинную куклу для моей дочери, думаю, моя жена обычно покупала их именно здесь.
– Энни О'Нейл?
– Да.
Женщина открыла дверь.
– Должно быть, вы – Алек, – она улыбнулась. – Заходите, пожалуйста. Меня зовут Хелен.
Он пожал протянутую руку.
– Рада познакомиться с вами. Энни покупала кукол на день рождения вашей дочери, верно?
– Да, вы правы. В этом году я немного опоздал с подарком.
– Лучше поздно, чем никогда. – Хелен оперлась на стеклянную витрину, полную старинных ювелирных украшений. – Энни была таким хорошим клиентом. Такая приятная женщина. Это ее подарок, – она показала на витраж в окне: серый антикварный магазинчик был изображен на фоне травы и деревьев – еще одно творение Энни, которого Алек никогда не видел.
– Красиво.
– Я была очень огорчена, когда услышала… обо всем, – говорила Хелен, провожая его в маленькую заднюю комнатку, где на различных предметах старинной мебели тут и там сидели куклы. Одна из них – шалунья с рыжими волосами – сразу бросилась ему в глаза.
– О, вот эта, – он показал на куклу, – без всякого сомнения!
– Я чувствовала, что вы выберете именно ее. Это первая кукла с рыжими волосами, которая попала ко мне в руки, и когда я получила ее примерно месяц назад, то подумала: «Как бы она понравилась святой Анне!» Ее лицо сделано из высококачественного жемчужного неглазированного фарфора, и у нее подлинные человеческие волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139