На этот раз он делал слайды, которые собирался использовать для своего выступления на собрании клуба деловых людей «Ротари» в Элизабет-Сити на следующей неделе.
Они с Клеем вернулись домой одновременно и, войдя, едва узнали собственный дом. В комнатах пахло чем-то вроде лимонного масла – тем, что Энни обычно клала в пылесос во время уборки. Гостиная была буквально вылизана, а кухня, начищенная и сияющая, была залита разноцветным светом, лившимся через витражи окон.
– Господи! – воскликнул Клей, оглядываясь вокруг. – Разве можно устраивать здесь вечеринку! Не хочется разрушать такой порядок.
Лейси вошла в кухню с корзинкой постиранного белья в руках.
– Дом выглядит фантастически, Лейс, – сказал Алек.
Она поставила корзинку на пол и, глядя на отца, сморщила свой загорелый веснушчатый нос.
– Я давно собиралась это сделать, – сказала она. Алек улыбнулся.
– Я тоже, но у меня не хватало сил этим заняться.
– Спасибо, О'Нейл, – сказал Клей. – Ты всегда сможешь найти место горничной, если вылетишь из школы.
Алек не отрываясь смотрел на корзинку. В ней сверху лежал аккуратно сложенный старый зеленый свитер Энни. Он поднял его, складки развернулись, и поношенная ткань скользнула по его руке.
– Ты постирала его? – спросил Алек, хотя ответ был очевиден.
Лейси кивнула:
– Он лежал на твоей кровати.
Алек прижал свитер к носу и втянул запах стирального порошка. Лейси и Клей переглянулись, а он уронил руку со свитером вниз.
– Твоя мама его долго носила, понимаешь? – объяснил он. – И когда я отдавал ее вещи, я оставил его на память. От него все еще пахло ею – чем-то, что она использовала для волос. Мне нужно было его отложить, чтобы ты не путала его с грязным бельем, – он попытался засмеяться. – Наверное, мне пора наконец избавиться от него.
Он посмотрел в угол кухни на мусорное ведро, но вместо того, чтобы выкинуть свитер, сунул его под мышку.
– Он там лежал с твоими грязными простынями, – сказала Лейси срывающимся голосом, испуганно защищаясь. – Откуда я знала, что его не нужно стирать?
– Все в порядке, Энни, – сказал он, – это… Лейси топнула ногой, ее лицо залил румянец:
– Я не Энни!
Алек прокрутил в голове свои слова. Да, он только что назвал ее Энни. Он положил руку ей на плечо.
– Извини меня, дорогая. Лейси скинула его руку:
– Следующий раз можешь сам заниматься своей чертовой стиркой!
Она выбежала из кухни. Алек растерянно смотрел ей вслед. И через мгновение они услышали ее легкие, быстрые шаги по ступеням, а затем стук захлопнувшейся двери.
– Знаешь, ты уже много раз это делал, – тихо сказал Клей.
Алек посмотрел на сына.
– Делал что? Называл ее Энни? – он нахмурился, пытаясь припомнить. – Нет, не может быть!
– Спроси ее, – Клей кивнул в сторону лестницы. – Ручаюсь, она сможет сказать, сколько раз ты это делал.
* * *
Алек стянул с себя пиджак и откинулся на спинку сиденья. Он почувствовал, что весь покрывается потом. Он пытался дышать глубже и ровнее, успокоиться.
Он поставил машину немного вдалеке от остальных автомобилей на стоянке «Кафферти Хай». Ему нужно было несколько минут, чтобы собраться с мыслями, прежде чем вылезти из машины и встретиться лицом к лицу с другими людьми: родителями друзей Клея, которых он не видел несколько месяцев, его учителями, со всеми теми, кто захочет сказать добрые слова о его сыне. Если бы ему только удалось сохранять улыбку на лице, произносить подходящие слова в нужный момент. Господи, да он ни за что не сможет делать это на протяжении нескольких часов. Черт побери, Энни!
Она часто говорила о том, как она представляет себе выпускной вечер своих детей. Поскольку она придерживалась мнения, что достижения Лейси и Клея не играют существенной роли, то гордилась буквально всем, что они делали. Она бы закатила грандиозное торжество по случаю окончания Клеем школы. Она бы свистела и кричала, лишь бы Клей был уверен, что она присутствует там. «Энни – ревностная мать», – сказал ему как-то Том Нестор, и он был прав. Энни всегда старалась дать своим детям то, чего не получала от собственных родителей.
Ее родители не пришли на ее выпускной вечер в аристократической школе в Бостоне, в которой она училась.
– Мы бы с радостью пришли, если бы ты закончила школу с отличием, – сказал ей ее отец, – но то, что ты потеряла членство в Национальном обществе отличников – непростительно.
Ее родители были очень богаты. Они желали, чтобы она вошла в их круг, встречалась с сыновьями их хороших друзей и знакомых. Если она не оправдывала их ожидания, что – намеренно или случайно – происходило довольно часто, они наказывали ее, лишая своей любви. Когда Алек представлял себе ее детство, он видел маленькую девочку с непокорными рыжими волосами и полными слез глазами, одиноко сидящую в углу своей комнаты, обнимая плюшевого мишку.
Энни никогда не описывала ему подобной сцены, но все же картина живо стояла у него перед глазами с того самого вечера, как они познакомились, и он узнал, сколь отчаянно она нуждалась в любви.
Такое воспитание вызвало у Энни соответствующую реакцию. Они никогда не критиковала своих детей, любила их без всяких условий.
– Даже если бы они были настолько безобразны, что на них взглянуть нельзя было бы без содрогания, или настолько глупы, что не научились бы считать до десяти, меня бы это совершенно не волновало, – говорила она, – все равно они были бы моими драгоценными детьми.
Алек представлял себе, как она говорит эту маленькую речь, замешивая тесто для оладьев на кухне. И в его воспоминаниях она была одета в старый зеленый свитер, немного испачканный мукой слева на груди, рукава закатаны выше локтей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139