– Дженифер снова отвернулась, а Ванесса решила не выспрашивать ее о подробностях. Это можно будет сделать позже.
– Твой дядя обидел тебя, – сказала она просто.
– Да, но я совершенно забыла об этом. Такое может быть? – неожиданно вырвалось у нее.
– Да. Это возможно.
– Он уже умер. Уже два года как он мертв, и я практически забыла о его существовании.
– Ты объяснила своему мальчику, почему ты была расстроена?
Дженифер кивнула.
– Да, но я впала в истерику, и он мне не поверил. Он сказал, что такого я бы никогда не забыла, что я, должно быть, специально это придумала, чтобы избежать с ним секса. Сперва я подумала, что, возможно, он прав, потому что воспоминания были такими неопределенными, но потом они становились все яснее. И я не могу выбросить их из головы. – Она прижала к вискам кулаки. – Джош и я были так близки. Я думала, что могу рассказать ему все. Но когда я попыталась поделиться с ним своими воспоминаниями, он сказал, что я – сумасшедшая, и перестал мне звонить.
– Мне очень жаль.
– Через пару недель я не смогла терпеть. Каждый раз, как я закрывала глаза, приходили новые воспоминания. Поэтому я наконец попыталась рассказать все маме, конечно, за исключением того, что эти воспоминания стали мучать меня, когда я была с мальчиком в постели, потому что она стала бы меня ругать.
Ванесса улыбнулась, выражая таким образом свое сочувствие этой дилемме.
– Она чуть не описалась, когда я ей рассказала. «Как я могу говорить такие вещи о ее покойном брате!» И что я слишком много насмотрелась порнухи. Она прямо так и сказала, хотя я ни разу в жизни не смотрела порнуху. Я нашла фотографию, которую могла бы показать ей, но…
– Фотографию?
Дженифер кивнула.
– Комната моего дяди осталась нетронутой, совсем такой же, как когда он жил в нашем доме, и я вспомнила о коробке из-под ботинок в кладовке. Я пошла туда и нашла фотографию, на которой он заснял нас вместе. – Она крепко зажмурила глаза, щеки ее пылали. – Меня чуть не вырвало, когда я ее нашла.
Доказательство. Ванесса почувствовала огромное облегчение. Теперь уж никто не сможет сомневаться в том, что говорит девочка, да и сама она могла больше не сомневаться.
– Где теперь эта фотография?
– Я положила ее назад, хотя думаю, что мне следовало бы сжечь ее. Я не могу показать ее маме. Она скажет, что это я виновата во всем. Я знаю. Она почти не разговаривает со мной, только качает головой. И мой приятель меня бросил. После того, как он перестал звонить, я как будто перестала чувствовать. – Она показала руки в шрамах. – Я сделала это, чтобы проверить, могу ли я хоть что-то чувствовать, и знаете что? Я не чувствовала ничего. Хотя это совершенно неважно. Мне все равно никто не поверит.
– Я тебе верю, – сказала Ванесса. – И я выслушаю тебя. И здесь есть еще другие люди, которые выслушают тебя и поверят, люди, которые учились и знают, как помочь тем, кому пришлось перенести то же, что и тебе. И тут есть группа девочек – и несколько мальчиков тоже, – они твоего возраста и побывали в подобной ситуации, уж они-то поверят тебе, дадут ощущение, что ты не одна такая и что ты совсем не сумасшедшая.
Она еще немного рассказала Дженифер о программе и воспользовалась телефоном смотрового кабинета, чтобы назначить с ней встречу социального работника. Она уже собиралась уйти, когда девочка сказала:
– Я просто не могу говорить об этом с другим доктором.
Ванесса остановилась, держа руку на ручке двери.
– Ну, по крайней мере, дадим ему знать об этом. Намекнем насчет фотографии, когда дело дойдет до того, чтобы связаться со мной, хорошо?
– Хорошо.
Ванесса подошла к столу, чтобы обнять девочку, а потом вышла и двинулась через холл в свой кабинет. Она понимала опасения Дженифер. Она больше уже не принимала на себя каждую частичку детской боли: ведь с ней самой это случилось так давно. И все-таки – она понимала.
И теперь у нее было что предложить Дженифер. До того, как она создала свою подростковую программу, она чувствовала себя беспомощной. Но не сейчас.
На обратном пути в свой кабинет она вспоминала о телефонном звонке, который собиралась сделать Уолтеру Паттерсону. Она уже переговорила с основными членами своей сети и решила, что свяжется с Паттерсоном, пока они будут собирать все истории болезней и статистику, которые можно будет использовать, чтобы получить финансирование. Этот парень Паттерсон, по слухам, очень симпатичный. Терри Руз из Сакраменто слышала, что он особенно любит инновационные программы – программы, которые помогали людям, которым нельзя было помочь другим способом. Это вполне подходит ее детям.
Уже войдя в кабинет, она прикрыла дверь, минуту собиралась с мыслями, а потом набрала номер Паттерсона на Капитолийском Холме. Она даже не услышала гудка, как вдруг кто-то ответил:
– Кабинет Уолтера Паттерсона.
Голос был мужской, что ее удивило: обычно отвечали секретари-женщины.
– Это доктор Ванесса Грэй из детской больницы «Ласистер» в Сиэтле, штат Вашингтон, – сказала она. – Не могу ли я поговорить с сенатором Паттерсоном, пожалуйста.
– Относительно чего?
Ванесса распрямилась на своем стуле.
– Я – руководитель программы для подростков, которые подверглись насилию в детском возрасте. И я узнала, что именно с сенатором Паттерсоном стоит поговорить относительно общей поддержки для программ такого рода.
– Правильно. Не вешайте трубку.
Ванесса слышала, что мужчина спросил кого-то еще в офисе:
– Зэд еще не ушел?
И у нее сжалось сердце.
– Извините. – Она сказала в трубку, но мужчина, должно быть, не держал уже трубку у уха. – Извините! – Она встала, как будто это могло помочь ей усилить голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141