Я никогда не был таким уж обаяшкой, но теперь, дружок, о, теперь я буду гадом из гадов. Я вам еще покажу.
Я стою у высокого наклонного окна рядом с нашей квартирой, окна, которое терпеть не может сильного ветра. Грег спит. Джен ушла (мы больше не увидимся). На улице льет дождь, и стекло истекает слезами, слезами при мысли о несчастной Рози, но об этом надо забыть, да, об этом надо забыть и больше не вспоминать никогда.
– Здравствуйте, будьте добры мистера Телятко.
– Телятко слушает, – ответил Телятко своим спокойным и зловещим голосом.
– О, здравствуйте, мистер Телятко, это Теренс Сервис из…
– Доброе утро, Терри. Решился мне помочь?
Я ответил не сразу (знаете, Телятко – типчик еще тот).
– …Всем, чем могу, – сказал я наконец и рассмеялся.
– Что-что? Плохо слышно. Говори погромче.
– Простите, но это на линии!
– Я прекрасно знаю, что это на линии. Потому и прошу тебя говорить громче. То есть я хочу сказать… не надо быть Маркони, чтобы понять, что это на линии.
– Я сказал: всем, чем могу! Так слышно?
– Вполне.
Он попросил сделать для него кое-что. Звучало это вполне невинно, однако я не был уверен, что хочу, чтобы об этом узнали.
– Ладно, я могу сделать это прямо сейчас. Начнем с Уорка. Он совершенно…
– Разве я сказал, чтобы ты сделал это прямо сейчас?
– Нет.
– Ну вот, в таком случае и не надо. Сделаешь это, когда я тебе скажу и как я скажу.
– А что пока делать?
– Ждать.
– О'кей.
– Позаботься о себе, Терри-дружок.
Я положил трубку и пронзительно кликнул Деймона.
– Сходи принеси мне кофе без кофеина, – сказал я (я тренируюсь быть гадким на Деймоне. По отношению к Деймону это чересчур. Деймону это не надо. Он и без того выглядит так, будто каждую минуту готов упасть замертво).
Я дал ему двенадцать пенсов.
– Ну-ка, что у тебя там? – спросил я.
Деймон молча извлек из кармана пиджака книжку в цветастой мягкой обложке.
– Так, значит, почитываем помаленьку? – Я мельком взглянул на обложку, изображавшую двух усмешливо обнимающихся девиц в трусиках. – Лесбиянки. Ты что, интересуешься лесбиянками?
Деймон покачал своей хворой головой.
– Так, значит, не любишь лесбиянок.
Деймон кивнул своей хворой головой.
– Почему?
– Противно, – сказал он.
– Тогда какого черта ты про них читаешь?
Деймон пожал плечами.
Господи, до чего же у него был болезненный вид.
– Что-то ты неважно выглядишь, Дейм.
– Да, я знаю, – сказал он.
– Сходи принеси мне кофе, давай-давай.
Без нее офис выглядит опустевшим. Все – кроме меня – говорят, что скучают по ней. Хочется, чтобы они поскорее перестали так о ней говорить. Только я один имею право претендовать на нежные воспоминания о ней. По большому счету нежные. Но с этим тоже надо кончать.
Когда я шел вечером от метро – портфель, зонтик (вы бы тоже, небось, носили зонтик, будь у вас такие волосы), – я снова увидел замудоханного хиппи. Я увидел его на помойке возле задней двери «Бесстрашного лиса», он сам был похож на груду мусора, полузаваленный блестящими черными мешками и драными картонными коробками. Перейдя улицу, я остановился рядом с ним. На нем было пальто, стянутое какими-то ремнями и веревочками. Очевидно, он одевался так, предвидя холодную ночь, и беспомощно обливался потом целый день. Волосы его торчали колтунами по всей голове. Он что-то бормотал себе под нос, руки тщетно шарили по асфальту. Я подошел еще ближе.
– Хотите сигаретку?
– Я у всяких импотентов курево не клянчу.
– А кто клянчит? – спросил я, немало пораженный. – Просто предлагаю вам закурить.
– Я от всяких импотентов милостыню не беру.
– Откуда вы знаете, что я импотент? Мы всего пару минут как знакомы.
– Импотент.
– …Как, черт возьми, дошли вы до жизни такой? Как, черт возьми, вам это так скоро удалось?
– Ненавижу все это дерьмо – вот как.
– Но послушайте. Какое дерьмо? Где?
– Все вы дерьмо. Все – импотенты.
– Я? Я сам практически такой же несчастный, как вы. Сам практически бродяга.
– Ты? Нет уж.
– Так кто же я такой?
– Просто кусок дерьма. – Он рассмеялся. – Самый вонючий.
– Послушайте, хотите какого-нибудь скипидара, или лака, или лосьона, или что вы там пьете? Могу подбросить пару фунтов, если хотите.
– Пошел ты, – сказал он.
– Сам пошел.
Может, он и прав. Может, я и в самом деле дерьмо – самое вонючее. Должен сказать, все это очень лестно.
Урсула переехала в конце прошлой недели.
Я помогал. Мы забрали все ее вещи из общежития и привезли сюда на такси. Стоял яркий прохладный субботний день, промытый ночным дождем и похожий на один из тех дней, когда новые жизненные циклы смутно маячат в воздухе. Мы ехали мимо садов, в которых немногочисленные пары играли в теннис в тени деревьев и мужчины в ослепительно белых брюках, стоя на солнце, обсуждали результат последнего крикетного матча. Даже Квинсуэй, казалось, держал себя под контролем, пока такси хрипло катило по мостовой, а самолеты расслабленно и по-свойски разрезали беспрепятственно гладкое небо. Урсула расплатилась, молодой шофер с восхищением поглядел на ее все еще перевязанные запястья.
Урсула попыталась помочь мне с вещами, сгибаясь и пошатываясь даже под самой легкой ношей, но все же основное задание – три раза в одиночку подняться на лифте – было поручено упитанному Теренсу. «Гардеробная комната», через которую, не успев и глазом моргнуть, можно проскочить от меня в ванную, просто кусок коридора, даже не заслуживающий называться комнатой, с ее покатой койкой, узким подоконником и ковром в двадцать четыре квадратных фута, похоже, пришлась Урсуле по душе.
– Мне всегда нравилась эта комната, – сказала она, распаковывая один из своих хаотически сложенных чемоданов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80